Лонгборн. "Гордость и предубеждение". Из жизни слуг - Джо Бейкер Страница 43

– …но если ты не до конца уверена в своей… в своих чувствах или в его намерениях, ты могла бы отложить это, написать ему…

Сара понурила голову. На Джеймса она по-прежнему ни разу не взглянула.

– Быть может, не стоит столь решительно рвать с Лонгборном.

Она не отвечала.

– А может быть, – продолжал он, – ты захочешь, чтобы я написал ему вместо тебя?

Теперь-то она удостоила его взглядом! Ее глазищи так и впились в его лицо.

– А вы, я посмотрю, очень в себе уверены, да, мистер Смит? – Она шагнула к нему, откинув волосы со лба. – Думаете, вы здесь один-единственный, у кого есть мозги, да? А я так, пустое место. Безмозглая, как кукла или игрушка какая-то.

– Вовсе нет, у меня и в мыслях такого не было.

– Ну вы же явно подумали, что я не умею писать.

– Не все же умеют.

– В воскресной школе – так вы про меня думаете – ее, должно быть, научили читать Евангелие, и все. Но на самом деле мой отец был человек образованный, и он научил меня писать, когда я была еще совсем маленькой. Но вы и мысли не допускаете, ни на минуточку, что я могу быть такой, да? Ну конечно. Потому что вы на меня смотрите свысока. Совсем ни во что меня не ставите.

И вновь Сара предстала перед ним иной. В ней было целомудрие, была независимость, но, кроме этого, он вдруг разглядел неистовое желание быть замеченной, настоятельную потребность в том, чтобы с ней считались. Джеймс вдруг почувствовал к Саре такую нежность, что чуть не задохнулся. Ему хотелось сказать ей: «Не важно, что я о тебе думаю, это не имеет ни малейшего значения…»

– Вы воображаете себя таким умником, потому что у вас есть книги, потому что вы путешествовали и повидали свет. У вас даже есть доказательства – эти ваши затейливые ракушки, а теперь, когда я тоже пытаюсь что-то сделать для себя…

– Мои ракушки?

Она осеклась и замерла на полуслове, поняв, что проговорилась.

– Нет, не подумайте, я просто прибиралась…

Его обожгло, будто резко отодрали бинт вместе с присохшей кожей. Он выпустил воздух сквозь стиснутые зубы.

Она заторопилась:

– Я никому не сказала, так что можете не беспокоиться.

Джеймса пробрала холодная дрожь. Пустынный склон холма, бездонное небо над ними, и она так свободно рассуждает об этих вещах, свидетелях другой жизни, привезенных с другого конца света.

Сара отошла к своему сундучку и сердито пнула его, как видно, от смущения:

– Сейчас я была бы уже на полдороге к Лондону.

– Я тебя не держу.

Сара, скрестив руки, оглядела лежащую перед ними долину. На фоне бледнеющего неба четко вырисовывался ее профиль. И вдруг она нагнулась, обеими руками подхватила сундучок и решительно зашагала прочь по дороге.

– Сара! – Он бегом догнал ее, схватил за руку.

Она выворачивалась, отбивалась, пыталась освободиться. Джеймс чувствовал сопротивление тонкой, но сильной руки.

– Сара.

Она вырывалась – Джеймс держал, мягко, но непреклонно.

– Напиши ему. Я все улажу: договорюсь о бесплатной отправке письма, даже сам отнесу твое письмо на почту. Если он приедет сюда за тобой и возьмет тебя в жены, увезет в Лондон, если ты сочтешь, что будешь с ним счастлива… – Слова полились свободно, неожиданные, удивительные даже для него самого, заставив ее глядеть, не отрывая от него широко открытых глаз. – Я обещаю не мешать, не стоять у тебя на дороге. Я бы и не смог. Но сегодня я не позволю тебе уйти. Только не так. Меня совесть загрызет.

Он ждал, затаив дыхание, но она только дергала и крутила руку, пытаясь вырваться:

– Пустите меня.

– Сара. Это все изменит навсегда. Сейчас ты еще можешь вернуться в Лонгборн, и никто не узнает о том, что случилось этой ночью. Я умею хранить тайны. Действительно умею, клянусь тебе. Но, когда все проснутся и обнаружат, что ты убежала, возврата не будет. И это тебя запятнает.

Кровь стучала у него в ушах. Ему было страшно. А ведь прошли годы с тех пор, когда он в последний раз испытывал страх.

– Пожалуйста.

Она затихла. Джеймс ощущал биение пульса на ее запястье.

– Вернись сегодня со мной, – попросил он. – Не навсегда. Только сегодня.

И тут она сделала то, чего он никак не ожидал и даже не представлял себе, что такое возможно. Она выпустила из рук сундучок, и тот с глухим стуком ударился о замерзшую дорогу. Потом шагнула к Джеймсу, встала на цыпочки и поцеловала его.

Сара, девушка во многих отношениях практичная, отдавала себе отчет, что располагает недостаточными знаниями о предмете. Единственный поцелуй с Птолемеем в состоянии глубокого опьянения – вот и все, что имелось в ее распоряжении. Он показался ей не слишком приятным, но откуда Саре было знать, хорошо ли целуется этот мужчина? Откуда ей знать, чем было вызвано все, что она ощутила тогда, – головокружение, удовлетворенное самолюбие, неловкость и стеснение, – любовью к Толу Бингли или, возможно, только необычностью всего происходящего? А сейчас перед ней стоял Джеймс, положив ладонь поверх ее руки. Его прикосновение, его близость, его голос, неожиданно низкий и такой убедительный, – все это казалось исполненным значения, и с Сарой начали твориться странные и довольно приятные вещи. Она почувствовала, что напряжение уходит, ей стало легко и уютно, будто кошке, что нежится у теплого очага. И только теперь, в это самое мгновение, балансируя на грани между миром, который знала всегда, и другим, внешним миром, она поняла: если она не сделает этого сейчас, то так никогда и не узнает.

Неожиданный Сарин поступок просто ошеломил его. Ее губы приникли к его губам, застигнув Джеймса врасплох. Он чуть качнулся назад, преодолевая сопротивление руки, которую она положила ему на пояс. Губы у нее оказались мягкими, теплыми и неумелыми, она прижалась к нему всем своим худеньким телом. Джеймс сдался, он больше не мог противиться. Обеими руками он обнял ее за тонкую талию, привлек к себе и, перестав сдерживаться, ответил на поцелуй.

Сара, все еще стоя на цыпочках, чувствовала его губы, тепло его поджарого тела. Дыхание ее участилось, все тело охватило томление, сердце выскакивало из груди. Потрясенная, она опустилась на пятки и прижалась к нему.

– О! – выдохнула она.

Его руки обнимали талию Сары, не давая отстраниться. Она положила голову Джеймсу на грудь и услышала, как колотится его сердце. Сара сморгнула. К счастью, в темноте не было заметно, что глаза у нее полны слез. Ее не обнимали – никто, ни одна живая душа – с самого раннего детства.

– Уйдешь? – спросил он, помолчав. Кожа у нее была теплой, а волосы прохладными.

Долго она не отвечала и не двигалась. Потом он почувствовал движение: она мотнула головой, прижатой к его груди.