Билет в одну сторону - Наталья Костина Страница 43

Я внезапно поймала себя на том, что говорю все это не про себя, а вслух – очень тихо, но все же вслух. Хотя что в этом плохого? Конечно, коматозники требуют полной тишины и спокойствия – но я же читала о том, что с больными в коме нужно общаться, как с нормальными. Семьдесят процентов из них все слышит и воспринимает.

Я присела рядом с койкой и ласково коснулась его волос. За эти недели он здорово изменился. Ранения прекрасно заживают, и местами уже сняли швы. Мне казалось, что он даже набрал немного веса: не то что раньше, буквально кожа и кости. Я вспомнила еще об одном подарке: плеер с наушниками. Я достала его из кармана и спрятала в ящик тумбочки. Как только освобожусь, я снова сюда приду. Только бы не было сегодня очень тяжелых… Я каждый день молюсь об этом, но…

– А сейчас мы немножко причешемся…

Интересно, это у меня материнский инстинкт, синдром «первого пациента» или все-таки нечто большее? Вчера я очень долго размышляла над этим – так долго, что даже уснуть толком не смогла. Почему мне кажется, что он – тот самый единственный, МОЙ человек, которого многие ищут и не находят всю жизнь? Почему я каждый день говорю себе и ему: «Не бойся, все будет хорошо, ведь я тебя нашла» – я же совсем ничего о нем не знаю? Кто он, откуда, чем занимался до того, как попал в эту кровавую мясорубку? Мне ведь даже имя его до сих пор неизвестно! Может быть, когда он наконец очнется, мы не найдем о чем и двух слов сказать? Нет, этого просто не может быть… Сейчас я даже думать об этом не хочу: от одного его вида у меня начинает быстрее колотиться сердце, а лицо его стало настолько родным, что даже снится по ночам.

У меня сладко дрожат руки, а внутри просто все обмирает, когда я, стараясь не дергать, расчесываю его густые волосы: ночь, по-видимому, прошла вполне благополучно, и они со вчера практически не спутались. Я слегка ерошу густые пряди и, наклоняясь, вдыхаю его запах – его собственный, родной аромат, который пробивается сквозь все больничное: дезинфекцию, пресный дух автоклавированного белья, синтетический запах памперсов и пеленок и резкий – присыпок с антибиотиками. Я провожу пальцами по его лицу, заросшему короткой русой бородкой, и думаю, что он все-таки чувствует, – я делаю это с любовью, и ему это приятно. Протираю его влажными салфетками, смотрю на руки – да, ногти здорово отросли, надо бы подстричь. Сразу после обхода придет штатный массажист – но положенных пятнадцати минут его мышцам уже явно мало. Я не хочу, чтобы, когда он начнет вставать, ноги его не слушались, поэтому выкрою час после работы на полноценный массаж. Я запускаю руку под одеяло, чтобы проверить, нет ли складок на простыне, и, конечно же, тут же обнаруживаю непорядок.

– А вот ты где! Я так и знал. Пошли, планерка вот-вот начнется.

– Успеем. Олег, помоги мне, а? Опять складку на простыне нашла!

– Интересно, если я вдруг вот так слягу, будешь ты за мной ухаживать или нет?

– Типун тебе на язык!

Олег сноровисто и аккуратно переворачивает на бок того, кто для него – просто пациент, а для меня – все на свете. Весь мир для меня вдруг почему-то сосредоточился в этом одном человеке. Весь наш огромный мир… И мне кажется, что в тот день, когда он очнется и впервые увидит меня, я сама от счастья впаду в кому…

– Доктор Швабра, что вы стоите как громом пораженная? Никогда не видели обнаженных мужчин? Или вспомнили, что забыли купить яйца?

– Ну какой же ты все-таки пошляк… и потом – он же в памперсах!

Олег, кажется, немного смущен – но все же его не так просто сконфузить, потому как он тут же находится:

– Я просто хотел тебя немного отвлечь от твоего драгоценного коматозника. Ты просто как наседка над ним, ей-богу! Да и складки никакой не было – ты постоянно видишь то, чего нет. И вообще, доктор Швабра, вас надо периодически поливать холодной водой, иначе вы совсем раскваситесь и отделению от вас не будет никакого толка. Да, а массажик нужно делать дополнительный…

Олег деловито щупает мышцы, а я расправляю злополучную складку – она все-таки была, и мне ничего не привиделось! Вот здесь уже надавило – еще немного, и был бы пролежень! Затем меняю пеленку на свежую, не дожидаясь, пока это сделает сестричка. Если честно, я бы все свободное время проводила рядом с ним, если бы это было возможно…

– Хочешь, я после смены ему массаж сделаю?

– Я тоже собиралась.

– Ну тогда давай в четыре руки.

– И ты ничего за это не попросишь? – Я подозрительно смотрю на Олежку, великодушно предложившего такой бонус.

– Ну, я, конечно, совершенный бессребреник, но ты сама натолкнула меня на эту мысль! Дискотека?

– Еще не хватало ногами дрыгать после службы! Я и так едва живая домой прихожу.

– Ну тогда на выбор: планетарий, зоопарк или карусели.

– Вы б, газели, не галдели, а на следующей неделе прискакали бы и сели на качели-карусели, – бормочу я.

– Нет, ну пошли сходим – в парке Горького классное колесо обозрения, – не отстает мой коллега. – Огромное! Тебе понравится.

– И что ж мы будем обозревать?

– Ночной город. Знаешь, как красиво – море огней…

– Неделя, – жестко требую я от этого романтика. – Неделя дополнительных массажей по часу!

– Сдурели вы что ли, доктор Швабра! Три дня! И то чисто по доброте душевной!

– Десять!

– И зоопарк! Будем кормить оленей, и я покатаю тебя на лошади.

– Еще и на лошади? Меньше чем за две недели я на это не пойду. У нее зубы, блохи, она воняет, и я высоты боюсь. И все, бросай торговаться – торг у одра больного вообще неуместен. А в планетарий я не пойду. Это скукотища для пятилеток.

– Тогда ночью будем просто смотреть на звезды. С моего балкона.

– Нет уж… меня продует. Я радикулита тоже боюсь… Ой, кажется, мы пропустили планерку!

– Ничего, болезненная ты моя. Если быстро бежать, то успеем.

Мы выскакиваем из палаты, но, прежде чем закрыть дверь, я все-таки успеваю оглянуться. Я готова поклясться, что ОН не спит, и мне кажется, все это время он напряженно вслушивался в наш разговор. Я знаю, что мимические мышцы не работают, однако лицо у него очень странное – как будто он недоволен… но не может этого сказать.

– Я вернусь, – очень тихо, одними губами говорю я. – Скоро. Мы будем слушать музыку. Вдвоем. И я не пойду к нему на балкон, не надо, не переживай!

Егор

– Сбили, сбили! Ёпсель, самолет сбили! А вот х…ли летать в нашем небе!

Псих ворвался в казарму, и его сразу же обступили:

– Откуда знаешь?

– Большой самолет?

– Наши или ополченцы?

– Млять, какие пополченцы? У них же руки из ж…пы растут… и техники такой нет. Наши сбили, конечно! Не, ну чёткие пацаны, а?! – ликовал Псих.

– А точно сбили? – спросил кто-то.