Хамам "Балкания" - Владислав Баяц Страница 43

А может, больше и нечего было сказать? С небольшой помощью несовершенной технологии мастер мистификации добился своей цели. Он превратил свой текст в неприкрытый звуковой обман, и публика поддержала его…»

Да, я забыл добавить к сказанному: Альберто Мангель, аргентинец по рождению, канадец по подданству, француз по месту жительства, писал и пишет на английском языке. И даже пытаясь скрыть свое как бы несовершенное знание английского, он не сумел этого сделать: в переписке со мной он пользовался не английским и не испанским, а языком литературы. Но как бесконечно разнообразие структур ДНК, так и бесконечно множество языковых самоопределений таких волшебников слова. Важной связкой между Востоком и Западом (вроде Орхана Памука) является ливанец из Бейрута Амин Маалуф, который арабское происхождение смешал (не спутал, но соединил, а еще лучше – скрестил) с католицизмом своей семьи, арабский же алфавит – с латинским. Все книги, большинство которых связано с арабской культурой, историей и цивилизацией и прежде всего с вопросами национального самоопределения, написаны им на французском, неродном языке. И вот он, такой многообразный, с широкой и мирной душой, на конгрессе Международного ПЕН-центра в арктическом норвежском городе Тромсё в целях большего взаимопонимания прочитал свою лекцию на идеальном английском, закончив ее извинением за свой далеко не самый лучший английский! Перед ужином, сразу после лекции, я спросил, откуда у него такая скромность? И он ответил: «А разве люди вроде вас и меня, занимающиеся поисками совершенных слов, не обязаны менее всех других людей знать язык?» Чего еще я мог ожидать от скромного и настоящего путешественника (в качестве журналиста он побывал в самых невероятных уголках мира, даже вел репортажи из Белграда с похорон Иосипа Броз Тито в 1980 году), кроме ответа, который мне и в голову не мог прийти?

И опять-таки Маалуф прославился фразой, которой он объяснил и свое происхождение, и свое окружение: «Для того, кто живет в Ливане, важнейшей религией является сосуществование». Эту фразу он мог буквально применить и к Югославии Тито. Отсюда и его интерес к несуществующему государству. К сожалению, эти две страны, сколь разными они ни были, уничтожили понятие сосуществования. Прежнее мирное сожительство людей различных вероисповеданий внутри общих границ они заменили употреблением наихудшего из возможных объединяющих инструментов – гражданской войной.

Оказалось, что Тромсё, город на крайнем севере Норвегии, одна из последних точек «цивилизованного» мира, из которой в прошлом отправлялись все экспедиции к Северному полюсу, стал одинаково привлекательным и для писателей («пеновцев»). Словно и создателям слов казалось, что чистота обновления может начаться именно в таком далеком и холодном месте, из которого так много людей отправлялось в неизвестность. И в самом деле: эти пространства пробуждали в человеке необходимость поисков праначал и очищения. Они возвращали его в некоторое состояние, подразумевающее невинность и наивность. По этой причине сюда прибыли с разных сторон света совершенно несхожие и непохожие писатели: кроме Маалуфа, был здесь и норвежец Юстейн Гордер, и легенда латиноамериканской литературы и революции – Эрнесто Карденаль. Жаль, что не было Альберто Мангеля, который, увлекшись прозой Маалуфа, в свое время даже перевел его роман «Врата Леванта» с французского на английский. (Роман рассказывает о многократном смешении османских и армянских корней в судьбе человека, о любовной связи еврейки и мусульманина…)

Впрочем, все взаимосвязано. Держа слово на той же трибуне, Гордер еще раз подтвердил, что его Норвегия и в самом деле пробуждает в писателях утопическую убежденность и понятную детскую восторженность. Словами, улыбками, жестикуляцией рук, голосом наш хозяин более напоминал Гарри Поттера, нежели «серьезного литератора», и это – перед лицом других писателей.

Но… Всего лишь год спустя еврейская община в Осло обвинила его за то, что он открыто потребовал вывести израильскую армию из Ливана, и тем самым приговорила его к добровольному уходу из общественной жизни. И уничтожила в нем его детскость. Оба они, Маалуф и Гордер, беседовали в Тромсё, но никакого заговора они не организовывали. Впрочем, с таким же требованием к собственному правительству выступил и израильский писатель Давид Гроссман! Всего лишь через день после встречи с премьер-министром, на которой он официально вручил требование вывести израильские войска из Южного Ливана, там убили его сына, надевшего форму израильской армии. И я тогда опубликовал его книгу и упорно приглашал приехать в Белград! Как может измениться жизнь всего за секунду!

Мораль? Писатели-миротворцы не очень желательны. Политики и те, кто уверенно чувствует себя в политических вопросах, часто дают понять писателям, что их роль начиная со Средневековья не очень-то и изменилась: они всегда будут играть роль шутов, менестрелей. И точка.

Но и многоточие… Недавно лауреат Нобелевской премии Жозе Сарамаго неосмотрительно сказал, что его страна Португалия в будущем станет частью Испании, и ему пришлось выдержать массированную политическую атаку, но не со стороны достойного противника, оперирующего контраргументами, нет, несостоятельные политиканы требовали, чтобы он отказался от политики и продолжил заниматься писаниной. И ничего особенного в этом не было бы, если бы политики занимались политикой и не писали книг. Но куда там!

Необычным и успешным, равно как и редким примером удачного соединения того и другого, был также побывавший в Тромсё упомянутый Эрнесто Карденаль. Революционер, один из создателей «христианского марксизма», побывавший вновь обращенным католиком, священником-леваком, а после этого ниспровергателем Сомосы, министром культуры Никарагуа и постоянно пребывающий поэтом (пропагандистом эстетических стандартов Эзры Паунда и создателем своих «Кантос»). Человек, который отрекся от бывших соратников из сандинистского движения (капелланом которого некогда был), но никогда не переставал быть левым, монахом в душе, борцом с неправедным обогащением…

Этот друг моих друзей был для меня прежде всего символом непоколебимости поэзии. Это был человек, осуществивший утопию: в 1979 году в роли министра он многим казался клоуном, потому как читал стихи солдатам и полицейским, придерживаясь государственного принципа, в соответствии с которым «поэзия оказывала техническую поддержку армии и полиции». И став государственным служащим, он не сдался: чтением стихов он искоренил неграмотность в стране, где впоследствии поэтические книги печатались миллионными тиражами!

В свои восемьдесят лет он устроил в Тромсё выставку скульптур, литературный вечер, бесконечно шутил на серьезные темы и был самым молодым из всех писателей. Наследники Джеймса Лафлина из нью-йоркского издательства «New Directions» сообщили ему, что готовят к изданию в 2008 году его «Новые и избранные стихотворения (1950–2005)». Словно догадывались, что в 2007 году его выдвинут на соискание Нобелевской премии (в те же «соседние» годы выдвигались и некоторые другие «мои», такие же бунтарские и достаточно «старые» люди, которых я знал, – Коэн и Дилан). Поэзия – это музыка. И наоборот.

Откровенно говоря, я присутствовал в Монреале на акте открытого выдвижения кандидатуры Коэна и вместе с другими голосовал за него. Странно, но то, что было начато как несколько шутливая идея группы его товарищей (продюсеров телевидения, джазовых певиц и писателей), жители родного города сочли весьма заслуженным и серьезным поступком. Вскоре от этой идеи уже невозможно было отказаться: читатели, общественность и средства массовой информации довели дело до конца. Конечно, для такого человека «конец» не означает получение Нобелевской премии. Было бы наивным поверить в то, что серьезный человек на грани вечной альтернативы, к тому же самый старый «действующий» поп-рок-музыкант (даже старше Боба Дилана), в глазах сомневающихся навсегда «полупоэт – полумузыкант», может стать лауреатом этой премии. Хотя… Кто знает? Выражение «полурыба – полудевица» тоже часто использовали как издевку, а мечтателей оно настраивало на сказочный лад.