Суть дела - Вячеслав Пьецух Страница 44

Мымриков с Петергазом, ровно через полчаса вернувшиеся в тюрьму, по очереди прочли список и оба сделали озлобленные глаза.

Мымриков. Да это же форменный саботаж! Ты погляди, товарищ Петергаз, кого они сюда позаписали, – одна шпана!

Петергаз. Мало того, что эта отъявленная сволочь устроила разруху в молодой республике, они еще намылились сорвать нам воспитательную работу среди пролетариата и бедноты!

Мымриков. Ну это они умоются! С другой стороны, чести надо приписать, что мы с тобой сходу разгадали вылазку классового врага.

С этими словами он скомкал список, бросил его на пол и растоптал.

В просторном особняке работы самого Шехтеля, реквизированном у купца первой гильдии Пересветова, в танцевальной зале, за столом, накрытом красным сукном, восседали Мымриков с Петергазом, а перед ними стояли навытяжку живые экспонаты, накануне отобранные для музея непосредственно товарищами из ревкома, губпросвета и губчека. Тут были священник о. Восторгов, двоюродный брат знаменитого архипастыря, полковник Вульф, тот самый ведущий специалист в области военно-транспортных перевозок, фабрикант Сидоров, поэт Иванов-Степной – этот, собственно, в связи с тем, что у него было имение где-то под Ярославлем, и нетитулованный рюрикович Чемоданов, почему-то с пулеметной лентой через плечо. Для вящего колорита эту компанию разбавили женским полом, с которым вышла некоторая заминка, так как в губернской тюрьме содержались одни спекулянтки и публичные девки, но, в конце концов, вопрос разрешился тем, что для музея отобрали одну немолодую проститутку, состоявшую в партии кадетов, а среди спекулянток случайно обнаружилась потомственная дворяночка, торговавшая на базаре шелковыми носовыми платками, вдова земского статистика Выездного, – этого еще когда утопили в выгребной яме за возмутительные слова. Все семеро слушали своих притеснителей с ужасом.

Петергаз. Ничего из ряду вон выходящего от вас не потребуется, господа контрики, живите себе поживайте, как до великого Октября. Выпить охота – пейте, сколько душе угодно, в картишки переброситься пришла фантазия – сделайте ваше одолжение, морду друг дружке побить по-свойски – и тут возражений нет. Но разговоры – особь статья. Во-первых, беседуйте о понятном. Во-вторых, напирайте на эксплуататорскую сущность вашего класса, а то вы тут про эфир-зефир начнете антимонии разводить, я вашу породу знаю, как собственную жену. В-третьих, ответственно заявляю, что рабоче-крестьянская власть предоставляет вам полную свободу слова, вплоть до контрреволюционных высказываний, пускай трудовой народ чувствует ваше вражеское нутро.

Мымриков. Питание вам, конечно, будет обеспечено по академическому пайку, чтобы массы на вас постоянно держали сердце.

Прислуга тоже за наш счет – гнобите ее вволю, хоть собаками травите, хоть с кашей ешьте, и даже чем хуже, тем лучше, как говорил знаменитый полководец Наполеон.

Вульф. Позвольте заметить, господа комиссары, что нам представляется довольно затруднительным исполнить предначертанный вами план. Видите ли, среди нас Станиславских нет, и я даже сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из нас принимал участие в любительских спектаклях, между тем предложенная вами вводная предполагает недюжинные способности к лицедейству, можно сказать – талант.

Петергаз. Талант есть злостная выдумка буржуазии, которая всегда стремилась унизить широкие трудящиеся слои. Повторяю для недотеп: никакого особенного лицедейства от вас не требуется, а просто существуйте по старорежимному образцу.

о. Восторгов. Однако же тут публика будет фланировать, наблюдая за нашим житьем-бытьем. Мне, извините, сан не дозволяет шута горохового представлять.

Мымриков. А дозволяет тебе сан нужники копать? Смотри, долгогривый, как бы я тебя не определил в золотари, у меня много вакансий есть!

Петергаз. Касательно женской прослойки установка будет такая: сплошной разврат. И не надо на меня так смотреть, гражданка Выездная, ничего для вас нового я, кажется, не сказал. Тем более что трудящиеся будут наблюдать за вашими привычными сатурналиями через дырочки как бы в заборе, а это не так стесняет, как если через стекло. Стекла-то, такая вот беда, во всей губернии нет как нет. Впрочем, это вопрос не принципиальный, я все свое безрадостное детство глазел на этот самый процесс через прореху в ситцевой занавеске и, как видите, – ничего.

Сидоров. По мне, пускай хоть в окошко за мной следят. Когда мужчина находится в своем виде, то ему никакие зрители не помеха, если только кто порчу не наведет.

Выездная. Боже, какой мужлан!

Мымриков. Уже хорошо! Вот в таком разрезе и жарьте полный рабочий день. А он у нас восьмичасовой, не то что при Николашке Кровавом, поскольку советская власть – самая человечная на земле. За ударный труд будем вас поощрять, например, дополнительной прогулкой в тюремном дворе, а кто будет волынить – того в Губчека, на скорый народный суд. Вопросы есть?

Проститутка. Есть! Товарищ комиссар, миленький, меня-то какого черта-дьявола с этими кровопийцами заодно?! Я разве не пролетарий? Разве я не прела под трудовым народом за двадцать копеек раз?!

Мымриков. Пролетарий, только с другого конца. Нас проклятый царизм в одно место жучил, тебя в другое – разница все-таки налицо.

Чемоданов. Позвольте еще вопрос. Я, видите ли, занимаюсь эпизоотиями у парнокопытных, так вот нельзя ли распорядиться, чтобы сюда доставили кое-что из лабораторного оборудования, мой рабочий стол с письменным прибором, ну и так далее, дабы я понапрасну времени не терял?..

Петергаз. Этот вопрос мы обсудим. Но вообще-то черт вас знает, какими такими эпизоотиями вы занимаетесь, может, вы не парнокопытных изучаете, а варите динамит!

Хлопнула дверь, и в танцевальную залу вошел матрос. Теперь на нем был опереточный желтый фрак, грязноватые нитяные перчатки и манишка со слишком большим жабо. В нелепом этом костюме он, по-видимому, чувствовал себя настолько неловко, что непрестанно чесал в затылке и таращил свои, какие-то фарфоровые глаза.

Мымриков. А вот и наш геройский балтиец, который временно будет выступать в роли лакея при нашей отъявленной сволоте. Как говорится, прошу любить и жаловать… то есть наоборот: гоняйте его в хвост и в гриву, господа контрики, чтобы показать ваше истинное нутро.

От особняка купца Пересветова до губернской тюрьмы путь был неблизкий, и заложники понемногу разговорились между собой.

о. Восторгов. Этот… Мымриков, кажется, что-то я его не припомню по давешним временам. Может быть, он приезжий?

Проститутка. Приезжий, как же! Да я его знаю шестнадцать лет!

Сидоров. Этот самый Мымриков у меня на фабрике с полгода мыло варил, потом в сторожах околачивался, а потом заделался вольным пролетарием и до самой мобилизации четырнадцатого года шлялся по кабакам.

Вульф. Я, откровенно говоря, так и не понял, чего от нас хочет это дитя природы?