Бабочка на ладони - Катажина Грохоля Страница 46

— Благодарю, внесите это в протокол: свидетельница Ирена Неделя находилась в связи с фотографом, сделавшим снимки, включаю данные материалы в дело в качестве доказательств за номером один, два и три. Присутствует ли в зале лицо, сделавшее эти снимки? Прошу занести в протокол, что свидетельница Ирена Неделя…

— Нет, его здесь нет! — Свидетельнице Ирене Неделе наконец-то удается прервать поток судейских слов. Глядя на Басю, она выбегает из-за барьера и указывает на истицу, словно обвинитель: — Это она спрашивала меня, спала ли я с парнем, что меня фотографировал? И вот, ваша честь, он меня трахнул, мы почувствовали что-то вроде — этой, как ее? — симпатии к друг другу, а у него, оказывается, есть жена, у этого муда…

— Свидетельница! Если вы немедленно не успокоитесь, я вас оштрафую!

— Я по доброте сердечной, уважаемая ваша честь, пришла сюда, я против, чтобы женатики меня трах… имели! Я ему сказала: проваливай, а сейчас его здесь нет! Когда он позвонил, я сказала, чтоб валил, да? И на кого я теперь похожа?

— Мы благодарим свидетельницу, прошу занести в протокол: свидетельница не подтверждает того, что Петр Данельский находился с ней в сексуальной связи, спасибо. Ответчик, прошу встать к барьеру, спасибо. Являетесь ли вы автором фотографий, указанных как доказательства за номером один, два, три? Подойдите поближе. А теперь вернитесь к барьеру. Спасибо. Согласны ли вы на развод с признанием вашей вины?

— Да. Нет, — говорит Петр, отвечая на оба вопроса судьи, он совсем запутался.

Что это за девушка? Какие такие снимки? Что Бася навыдумывала? Она его в чем-то подозревает, только сам черт не разберет в чем. Как вбила себе в голову — развожусь, так все уговоры впустую, хоть кол на голове теши… Так или иначе, но прежнего уже не воротишь.

— Нет! — кричит Бася. — Это ошибка, я забираю иск, Петрусь!

А ведь это она, дура, во всем виновата. Словно бес в нее вселился. Что она хотела доказать и при чем тут Петр?

— Петр, прости меня!

— Я велю вывести вас из зала, если вы не успокоитесь, — металлическим бесстрастным голосом прерывает судья, только сейчас соизволившая впервые взглянуть на них, — занесите, пожалуйста, в протокол: истица забирает иск о разводе за номером… дробь…

Бася подбегает к Петру и обнимает. Плечи у Петра опущены: сегодня он надел пиджак, редкий случай, и стоит не двигаясь, словно не понимает, что происходит.

— Петрек, посмотри же на меня, это я, Бася, я люблю тебя, понимаешь ты? Снимки я скопировала из компьютера, думала, что ты… Никогда, клянусь, никогда больше я не сделаю ничего против нас, Петрек…

Металлический голос подводит итог делу:

— Прошу вас покинуть зал судебных заседаний, благодарю…

Буба стискивает пальцы.

Все толпятся в нескольких метрах от истицы и ответчика.

Кшиштоф бьет Петра по плечу:

— Не будь дураком, старик.

Петр опускается на первый попавшийся стул и начинает рыдать как ребенок. Бася опускается перед ним на колени.

Друзья отходят в сторонку, не зная, как себя вести.

— Подбросить тебя? — Кшиштоф останавливается у Бубы за спиной.

— А ты не торопишься на работу? — Буба старается остаться язвительной, но больше всего ей хочется домой.

Кот стонал с пяти утра, надо что-то делать, пусть его страдания прекратятся.

— Если тебе не трудно, отвези меня домой, — тихо произносит Буба и неожиданно добавляет: — Мне надо съездить к ветеринару.

— Я могу поехать с тобой. — Кшиштоф и сам не знает, зачем это сказал. — Если хочешь.

Оговорка не случайная, а то еще подумает, что ему нечего делать. Впрочем, он — босс, оправдываться ни перед кем не обязан, один-то раз можно появиться на службе с опозданием.

— Хочу. Если тебе не трудно, — негромко говорит Буба и садится на переднее сиденье.

Кшиштоф захлопывает за ней сверкающую дверцу своего начищенного «Вольво-S40».

* * *

Ранний весенний дождь сделал улицы скользкими, пешеходам приходится быть поосторожнее. Весна приближается семимильными шагами, она уже чувствуется в воздухе, и зеленая паутина мало-помалу обволакивает голые ветви деревьев. Вербы уже шумят зелеными веточками, будто зимы и вовсе не было, тюльпаны пробиваются из-под земли. Весна будет удачной, и лето тоже, настанет время любви, как всегда, как каждый год, захочешь — заметишь. Люди оттаяли, скинули маски, на лицах улыбки, пока еще чуть заметные, в сквер на площади выползли старички, дождь только что прекратился, самое время подышать воздухом. С места на место перепархивают голуби. Над газоном, пробуждающимся к жизни, — о чудо! — кружится, трепещет крылышками первая бабочка, желтая лимонница, как будто расцвело уже все, чему полагается цвести попозже, как будто бабочка не догадывается, что еще рано. А может, лимонница знает, что уже пора.

Колокол с костела сзывает на молитву, пожилой человек осеняет себя крестом, минуя храм, снимает шапку… а надевать ее вовсе необязательно, до того тепло. Ну зачем ты ее опять напялил? Для столь ранней поры народу на улицах полно. Из подворотни слышна музыка Баха — какой-то русский вызванивает ее на бокалах, словно на ксилофоне, зарабатывает себе на жизнь.

Юлия целует Романа на прощанье, он спешит на Рыночную площадь, а у нее собеседование насчет работы, может, на этот раз получится.

Голуби опять взмывают в небо.

Возвращается домой Роза, все хорошо закончилось, какая радость! После обеда приедет Себастьян, вчера ей не хотелось с ним встречаться.

Жизнь начинается весной, думает Роза и дотрагивается до живота. Сможет ли она беременная водить машину, не повредит ли это ребенку?

Она позвонила родителям и сказала, что беременна.

И мать радостно закричала отцу:

— У Розочки будет ребенок! Папочка, у тебя внук! Деточка, ты должна о себе заботиться, мы поможем, не волнуйся!

И ни слова о замужестве.

* * *

Бася потрясена. Она никогда раньше не видела Петра плачущим, даже на похоронах родителей он стоял с каменным лицом. Не зная, что делать, Бася робко гладила его по голове, потом обняла, прижала к себе, как будто он был ее ребенком, а не мужем. Он не отстранился, не оттолкнул ее, и она перестала бояться. Они сумеют во всем разобраться. День за днем. Она все ему объяснит.

* * *

Кшиштоф вернулся на работу во втором часу дня. Кота вырвало прямо на белое кожаное сиденье «вольво». И черт с ним, с сиденьем, главное, Буба была не одна. А чем еще он мог помочь — только сопроводить кота в последний путь. Буба даже не заплакала.

— Я в ответе за него, — сказала она, — не хочу, чтобы он продолжал страдать.

Кшиштоф отвез ее к ветеринару, тот обещал заняться погребением кота. Кшиштоф не хотел с ней расставаться. Буба пахла ландышами… Приворожила она его, что ли? А может, это весна виновата? Ведь Буба ему не нравится, вечно она с ним ссорится, оскорбляет, цепляется к словам. И все-таки без нее тоскливо.