Рондо - Александр Липарев Страница 47

Сон, еда, остановки на незнакомых станциях, опять сон, опять, опять… Так прошло четырнадцать суток.

Поезд остановился в ночи. По вагону прокатилась команда выгружаться. За окном одинокие фонари высвечивали вокруг железнодорожного пути горы снега, а дальше, за границей света, в стылой темноте, угадывалась безбрежная морозная пустыня. Ясно – это не город. Сырой холод забрался под одежду ещё до того, как построившихся на площадке под мелкой крупой далёких звёзд, начали выкликать по списку. Защитники Родины стояли, нахохлившись, молчали, и только поскрипывало под их ногами. Одного недоставало.

– Кто с ним ехал? Кто знает, где он?

Ответить не успели. Пропажа появилась в проёме выхода из вагона – босая, в трусах и майке. Всё остальное, надо полагать, служило другим людям в самых разных регионах страны. Оживление в рядах коченеющих новобранцев было недолгим. Капитан, принимавший пополнение, не задавая лишних вопросов, приказал грузиться. Оказалось, что ночная чернота скрывала грузовики – такие же фургоны, что вывозили ребят из ворот военкомата. Раздетому нашлась старая телогрейка и ватные штаны.

Нагруженные машины, надсадно завывая, поползли друг за другом в темень. Ехали хмуро и недовольно, на поворотах приваливаясь мягким мешком к плечу соседа. Безнадёжная темнота ещё больше густела в противоборстве со светом фар, идущего следом автомобиля. Оттого, что не знали, где находятся, не знали, куда их везут, у всех на душе было плохо. И тут позади Мити чей-то хриплый голос продекламировал:

Да, кто-то знает дорогу. Скорее бы, хоть какое-нибудь тёплое помещение. Раз везут, значит, конец у пути есть. Наверно, так же думали и те телята, что в далёком дачном детстве покорно шли на заклание. Но тогда, по крайней мере, не было так холодно.

Машины встали. Когда глаза попривыкли, по обе стороны от дороги проступили, вросшие в белое, туши спящих изб. Запах морозной свежести перебивался запахом угольной гари. Под одной из придавленных снежными подушками крыш светилась слабая электрическая лампочка. За дверью, над которой она висела, прятались новые ароматы – здесь царствовал дух прелых берёзовых веников и застоявшейся сырости. Баня.

В длинной деревянной казарме вдоль стен высились двухэтажные, повизгивающие от прикосновения, кровати. Сбросив новую форму, все, как один, мгновенно провалились в сон.

Служба началась с утреннего крика:

– Рота, подъём!

Первые три слога – дробной скороговоркой, последний – в растяжечку, с подвыванием. Чувствовалось, что команда отрабатывалась не один год. Поданная таким образом, она пружиной выбрасывала солдата из постели и вышибала из него всю сонливость, мгновенно отчленяя день от ночи. Теперь каждое утро для Мити и ещё сотни новобранцев начиналось с этого крика. Неизвестно чьей волей их всех занесло на дальние задворки государства, в войска, именуемые в просторечии «стройбатом».

Обучение новичков началось с заправки постели. Постелька должна лежать ровным брикетом – ни ям, ни колдобин. На провисших пружинах старых коек это не получилось ни у кого. Главный экзаменатор – ротный старшина Телятин с нескрываемым удовольствием яростно срывал одеяла, матрасы, подушки на пол, сопровождая это показушное действо скучным провинциальным матом. Вторая попытка, третья, четвёртая. Старшина вальяжно, барином прохаживался взад-вперёд. Снова и снова постели оказывались на полу. Издевательство над одеялами и подушками закончилось с наступлением часа политзанятий.

В проходе между рядами коек расставили коричневые кургузые табуретки. Слегка одуревшие солдатики в новой растопыренной форме с радостью занимали места, собираясь отдохнуть от телятинского буйства.

В сопровождении скрипа половиц в казарме появилась грузная фигура замполита майора Костенко. Он осторожно опустился на испуганно поскуливавший под ним стул, упёрся локтями в крышку стола и некоторое время разглядывал аудиторию. Он обладал бесцветными на выкате глазами, придававшими его лицу глуповатое выражение. И в этот раз, и потом, независимо от темы занятий, рефреном майоровой речи была мысль о том, что кругом враги и следует быть начеку. Граница с древним Китаем пролегала довольно близко: этот азиатский сосед, в недалёком прошлом – наш верный друг, на что-то озлившись, словно скандальный жилец коммунальной квартиры, шумел и угрожал из-за дверей своей комнаты. Китай, по мнению замполита, считался врагом номер один. А ещё имелись Англия, Америка, Япония и много других. Но те далеко. А Китай – вот он, рукой подать. Друзей у нас, по-видимому, не существовало. Майор излагал своё понимание международной обстановки, замазывая дёгтем руководителей всех капиталистических стран, сдержанно и чуть свысока отзываясь о лидерах стран социалистического лагеря. Он смешно коверкал трудные для произношения иностранные имена.

Во время лекций Митя старался пристроиться в заднем ряду. Там он расслаблялся. Впереди сипловатый голос майора монотонно пытался заразить аудиторию ненавистью, позади, на тумбочке дневального очень-очень тихо и совсем по-домашнему мурлыкало радио: «Как провожают пароходы-ы…» Песня модная, и местная станция крутит её по десяти раз на дню. Блаженное состояние портило неутолимое чувство голода. Но зато тепло и покойно.

Однако всему приходит конец. Кончалось и политзанятие, приходил черёд муштре. Здесь снова верховодил старшина, а сержанты держались «на подхвате». Маршировали часами или по плацу – разбитой, кочковатой площадке, – или по улицам деревни. Или ротой, или повзводно, но чтобы с песней.

– И раз, раз, раз-два-три-и! Запевай!

Старшина Телятин невыгодно отличался от остальных разнокалиберных командиров полным отсутствием военной выправки. Его оплывшая, расширяющаяся книзу фигура скандально противоречила шинели и портупее. Был он не толст и не пузат, но живот непонятным образом главенствовал в его облике.

– И раз, раз, раз-два-три-и!

Зато внутри у него горел неугасимый огонь. Это пылала злоба. Окружающее служило для него источником раздражения и толкало на осатанелые поступки – лишь бы кому-нибудь насолить. Этот неукротимый сгусток ненависти ко всем и ко всему иногда получал по заслугам. Но от этого его злоба разгоралась ещё сильней.

– И раз, раз, раз-два-три-и!

Телятин был местным, жил в собственном доме недалеко от воинской части. Уже через неделю вся рота знала, что свою жену он ненавидит сильней, чем замполит Китай. Несчастная женщина, залечивая синяки, периодически неделями живёт у родни. Рассказывали, что он сам неоднократно бывал бит соседями, что неизвестные регулярно запахивают его огород. И дело не в том, что вся деревня ополчилась на Телятина, просто он хорошо умел доводить других до белого каления.

– И раз, раз, раз-два-три-и!

Психика старшины явно требовала вмешательства врачей. Но для своих нездоровых наклонностей он нашёл просто идеальное место работы.

Если песню на ходу проорали громко, значит, пели хорошо.