Алчность - Эльфрида Елинек Страница 48

Тёмные заросли ольшаника справа, внизу у реки, где они всегда и бывают, в этом я мало чего могу изменить. Но вот появляется настоящий раритет — аппетитный кусочек дороги, ночью почти пустой, и навстречу машина с багажником на крыше: как спокойно, должно быть, в этом гробу с нахлобученной шапкой, и этот гробоподобный ящик содержит спорт, игру и удовольствие в таком тесном пространстве, что людям там уже почти не остаётся места; как им, должно быть, забавно, что всегда есть место для их инструментов, но для них самих — никогда. Багажник на крыше — это так удобно, я считаю, в случае дорожной катастрофы можно похоронить себя прямо в машине. Машина проносится мимо, кратковременно попадая в полосу снежной крупы презрения, исходящего от жандарма, который вообще презирает всё, что не принадлежит ему. Чего зря волноваться. Так, он умчался, скоростной автомобиль, как подстёгнутый градом пудель, но на самом деле остался хозяином положения, это был «мерседес» S-класса. Дорога реагирует сухо. Взгляд устремлён вперёд, не отвлекаться, сейчас будет развилка, которую мы ищем. Злодеяние произошло не здесь, но здесь могли, как мы уже намекали, остаться бумажные носовые платки от предыдущих сношений. Если кому-нибудь придёт в голову исследовать и их, то появится след, хоть и засохший и застывший. Но мы же не знаем точно, на что теперь способна судебная медицина. Уже вчера и позавчера Курт Яниш объехал все места, оба, где он бывал с известной молодой женщиной, которая пропала; лунатики, ночные странники, оба, всегда были как во сне, проделывая это, иногда, правда, перекликаясь телами: ты не можешь, нет, или можешь? Ты можешь! Вдруг мы по ошибке пропустили какое-то место этого тела? Тогда в следующий раз примемся за него, пока предыдущее заживает. Пока тело могло, ему ничто не возбранялось, до самого дома, где им неизбежно интересовался кто-нибудь другой. И те, кто там уже есть, которые никогда не выходят гулять, потому что они всегда терпеливо ждут тебя, за эту услугу хотят тебя сейчас же снова высосать, хотя ты приходить туда уже опустошённой и сегодня никак не пригодна для ещё одного использования, разве что машину помыть, где тебе ничего не нужно делать, кроме как просто быть. Машина большего не требует. А воду поставит природа. Проехали. Ни звука в современной машине, которая скорее скользит, чем едет. Сейчас только бы не ошибиться в скорости, не попасться на глаза коллеге (очень маловероятно!), пока не добрался до берега и потом на определённом месте не спустился по обрыву вниз — идея, которая могла прийти в голову только местному. Другие, не знающие местность, подумали бы: карабкаться вниз по обрыву только ради того, чтобы немного потрахаться, и сломать себе шею или утонуть? — нет уж. Шею мы гораздо дешевле сломаем себе и на дороге, и без дополнительной спортивной нагрузки. Да, там, километра через четыре, есть спуск к реке, скрытый в зарослях, он покажет дорогу к потухшей улыбке, к кружащему крику, как будто слетелись птицы и больше не находят отсюда выхода.

Так не бывает, вы видите, что я вижу? Там, впереди, на дороге, большая тёмная масса, поспешная куча, которая быстро надвигается, но почему-то без фар и без задних огней, как же так? И нет у кучи ничего, похожего на крылья, чтобы можно было подняться в воздух, но, как ни странно, именно это она и делает, и долю секунды спустя следует мягкий удар тела, которое всё ещё мешковато болтается, которое ещё недавно, в лесу, никто бы не ударил и которое теперь словно невидимым лассо сдёрнуто с дороги вверх через лобовое стекло этой современной японской машины, чтобы тут же снова исчезнуть. На мгновение ночь ещё сильнее потемнела от целого мешка мускулов, который быстро и вместе с тем тяжеловесно (как будто рабочие с канатами, с кряхтением и стоном, упершись ногами в кузов, — раз-два-взяли! — подняли рывком свой груз) скользнул по капоту и через лобовое стекло вверх, как на плуг снегоочистителя, и снова исчез, едва появившись, причём вся эта тяжёлая масса была явно подброшена вверх поддевшей его снизу машиной, и, словно неопознанный летающий объект (всё-таки жандарм опознал, что произошло, в ту же секунду, как это произошло), поднялась над машиной и снова приземлилась на дорогу позади неё. Сотую долю секунды огромный, почти безвольный мешок из шерсти, костей и рогов ещё висел, как чужая чёрная луна, тихо и неподвижно, над транспортным средством, потом устремился ещё немного к небу, по траектории параболы, зенит которой (дельта t), поскольку объект, с учётом скорости автомобиля Курта Яниша, приземлится на проезжую часть в пятнадцати метрах позади японской машины, находится как раз посередине этого отрезка. Пока мешок с костями летит, он несколько раз без всякого изящества поворачивается вокруг своей поперечной оси, тяжеловесная комета, чья рогатая голова, с трудом несущая свой вес, почти величественно указывает в быстро меняющемся направлении, в зависимости от фазы полёта, а потом тело приземляется на дорогу и хотя бы на какое-то время полностью затихает. Машина Курта Яниша, совершенно неожиданно потеряв импульс (Р), который необходим, чтобы массу огромного оленя (m), взрослого десятилетка, за отстрел которого охотнику наверху пришлось бы выложить кучу денег, если бы олень не выложился на дорогу сам, в пределах времени (t) поднять от уровня земли до высшей точки своей траектории (s), которая находилась позади машины, равно как и ускорить оленя в направлении движения автомобиля. И то и другое вместе привело к резкому замедлению машины жандарма на несколько километров в час. Машина ударила оленя выше малой берцовой кости, или как там это называется у этого и подобных ему животных, то есть бампером подсекла одну из бегущих задних ног, задняя часть тела животного из-за потери контакта с землёй просела, в аккурат на радиатор, и началось — полёт назад, через машину. Курт Яниш к соответствующему моменту времени ехал уже не очень быстро, он приближался к повороту в сторону реки и уже присматривал, где бы в кустах укромно припарковаться.

Олень какое-то мгновение был стиснут векторами разнонаправленных сил, которым он подлежал. Что-то, словно охваченное гневом, рвануло его вверх, приподняло, сотрясло, словно удар кулака, потом швырнуло, чтобы разом покончить с недовольством земли, которой давно хотелось более продолжительного общества, не убегающего тотчас прочь. Ведь она готовит всю еду, земля. Она должна за это поплатиться частью жителей, ведь ей за всё приходится платить. Нет, момент, на сей раз нет! Машины и лесовозы всегда так торопливы и так быстро покидают землю. Только мёртвые остаются при нас окончательно, пусть и не вполне добровольно, это не очень весело ни для дороги, ни для нас. Мёртвые: их так много! Что же будет с остальными? В безумном гневе, в кипящей ярости земля, вдвоём с жандармом, подбросила тяжёлое животное, явно из-за плохого настроения, вверх, как скомканный носовой платок, такой же, как тот, на поиски которого первоначально вышел охотник и собиратель, и просто отшвырнула этот сноп костей. Даже не задумавшись. Но это редко относится к земле, к серой дороге. Бросили тушу ей на прилавок, теперь снимайте шкуру, разделывайте и торгуйте мясом. Всё-таки когда животное, перекувырнувшись, грохнулось на проезжую часть, земля потеряла к нему охоту, — нет, с ним у нас разговора не получится, да и кого интересует, что интересует оленя: сено, круп оленихи — ну вот, и она снова отпускает на волю животное, без лишних формальностей, старая добрая земля. Подождём-ка лучше человека, не забредёт ли кто и в наш переулок, дискотеки сейчас полны человеческих тканей, кожи, костей, сухожилий, волос, мускулов, и всё это в разоблачающем великолепии рэйверской и хип-хоп-одежды, её всегда немного, а что именно, нам всегда подскажет наша пишущая и телевидящая молодёжь (до пятидесяти). Правильный ответ был бы: завтра три девочки, от шестнадцати до двадцати, будут ещё обильнее удобрять землю свежим мясом, так что сегодня отпустим дичь. Ещё успеем остановиться у мясного прилавка, у колбасного киоска жизни и вволю нахлебаемся так, что жир с подбородка будет капать. Оно с трудом поднимается на ноги, животное, передние ноги ещё подломлены в коленях, а задние уже выпрямились, вот слышится душераздирающий рёв, смешанный с трубными звуками, чу, вот снова, что бы это могло быть, никак сирена? Судьба так плохо настроена сегодня, что не хочет смастерить даже приличную падаль. Вой слышен уже совсем близко. Олень шатко предался своей судьбе, приближения которой он не видел, ведь сзади у него нет глаз, но что бы там на него ни наехало, он вступил, разъезжаясь копытами по асфальту, в битву, с кем бы то ни было; судьба как она есть ещё даже не среагировала на столкновение с этим массивным животным, а животное уже сражалось. Таким образом, теперь судьбе наконец предъявлены документы оленя, с некоторым промедлением, но куда спешить, ведь его пристрелили бы самое раннее в будущем году, это уже старое, но очень красивое животное, и через год он был бы ещё старше, ещё величественнее, может уже удирал бы от молодого соперника; нет, он ещё не больной, тьфу, чтоб не сглазить, здоровый, спасибо за внимание, и, в общем и целом, всё так и есть. Итак, он снова поднимается на ноги, достойный быть королём любого леса, опустив голову, вразвалочку, нет, череп не проломлен, вот подтверждение: документы судьбы всегда оформлены правильно, ведь она всё про нас знает. А что же будет с остальными? Об этом спрашивайте у нашей новенькой, с иголочки, министерши социального обеспечения.