Секрет каллиграфа - Рафик Шами Страница 48

— А что, если эта наука окажется мне не под силу?

— Ты умный, и у тебя твердая рука. Все не так сложно, если знаешь секрет. Один мой друг сказал, что рецепт чернил и умение чинить перо — половина каллиграфии. Поэтому внимательно следи за мастером, пока не выучишь все назубок.

— Но зачем ты все это для меня делаешь? — спросил Салман, скользнув взглядом по пакетам с покупками.

— Это пустяки, мой мальчик. У меня нет детей, а тебе я обязан по гроб жизни. — Тут Карам погладил Салмана по голове. — Сейчас ты отправишься в парикмахерскую и оттуда в хамам. А завтра в девять будешь у меня красивый, как принц, и мы пойдем к Фарси. Я позвоню ему уже сегодня, потому что он не любит, когда являются без предупреждения. Французский посол ведет себя скромнее, я тебе говорю.

Они простились на рынке Сук-аль-Хамидия, и Карам долго не отпускал руку Салмана.

— Даю тебе два года, чтобы стать мастером. Ты понял? — с пафосом произнес он.

— Да, господин, буду стараться, — по-военному ответил Салман, отдавая Караму честь.

Он смеялся, а на самом деле был так растроган, что едва сдерживал слезы.

Знал ли он тогда, что выполнит приказ Карама?

Мать немало удивилась, увидев рано утром сына одетым с иголочки.

— Ты выглядишь как жених. Или Сара решила дело в твою пользу?

Подготовка к свадьбе Сары была тогда в самом разгаре.

— Нет-нет, — успокоил ее Салман. — Сегодня я попытаюсь получить новое место. У каллиграфа.

Мать обхватила его ладонями за голову и поцеловала в лоб.

— Похоже, у тебя это получится, — сказала она.

Хамид Фарси оказался вовсе не таким страшным, каким его описывал Карам. Они были знакомы уже много лет, однако с ним, как и с другими своими соседями, Фарси держался холодно.

Маленькие, проницательные глаза каллиграфа — вот что поразило Салмана, кроме царящей в салоне чистоты. Салман постоянно чувствовал на себе их взгляд и, вопреки советам Карама, не стал лгать и представлять свою семью в лучшем свете. Он честно отвечал на вопросы мастера, не утаив ни болезни своей матери, ни пьянства отца. Хамид Фарси поднял брови, дивясь прямоте этого юноши, который в свои от силы семнадцать-восемнадцать лет, казалось, уже познал все тяготы жизни. А оттопыренными ушами Салман напомнил каллиграфу его учителя Серани, носившего на своей голове такие же роскошные паруса.

Когда же мастер спросил Салмана, чего он ждет от нового места, тот отвечал так, как велел Карам:

— Работы, господин. Работы и возможности получать за нее деньги. — И тут же добавил, будто по подсказке Сары: — Мой господин, я едва знаком с грамотой, но очень люблю наш арабский шрифт. Из меня не выйдет ни каллиграфа, ни ученого человека, но я могу стать вам хорошим помощником и слугой. Я буду старательно выполнять все ваши приказы.

Карам не сомневался, что Салман все испортил. Однако он ошибся.

— Ну что ж, тогда попробуем, — сказал на это, к величайшему удивлению Карама, самый знаменитый каллиграф Дамаска. — С этого момента ты принят, и я немедленно покажу тебе, с кем и чем ты будешь иметь у меня дело. Попрощайся же со своим прежним хозяином. Если бы не он, ты не переступил бы порога моей мастерской.

Салман подошел к Караму и пожал ему руку.

— Большое спасибо, господин, — сказал он.

— Работай, мой мальчик, и приходи ко мне обедать каждый день. И будь таким же прилежным, как у меня, — быстро проговорил Карам и вышел.

Лишь снаружи он почувствовал на спине струйки холодного пота.

— Гора с плеч, — выдохнул Карам и, смеясь, направился к своему кафе в конце улицы.

Карам не преувеличивал. В каллиграфии Салман открыл для себя новую вселенную. Он и не подозревал, что написание слов может стать настоящим искусством. Раньше Салман думал, что каллиграфы — в лучшем случае оформители, которые расписывают вывески магазинов и рекламные щиты на зданиях. В мастерской Фарси мальчик приоткрыл тайны, граничащие в его понимании с колдовством. В отличие от школы, он никого здесь не боялся и не ждал с нетерпением вечера. Дни пролетали быстрей, чем ему хотелось.

Работа в кафе изматывала Салмана физически, однако не требовала никаких умственных усилий. Поэтому мысли его блуждали всюду, ни на минуту не останавливаясь на том, что он делал. Здесь же Салман трудился не только руками и ногами, но и головой. В мастерской всегда было тихо, как в церкви, когда там не служат мессу. Не только Хамид Фарси, но и другие каллиграфы оказались немногословными, сдержанными людьми. Несмотря на это, голова Салмана буквально бурлила новыми идеями. Поглощенный тем, что творится вокруг него, он забывал о Саре, матери, Пилоте и Караме. К вечеру он совершенно выбивался из сил, но чувствовал себя счастливым, как никогда.

Каждый день Салман тщательно убирался в мастерской. В аккуратности его мастер превосходил даже аптекаря, он не мог выносить вида пыли. Кроме того, Салману было дозволено учиться у подмастерьев. «Торопливость — от дьявола. Ничего нельзя сделать в спешке» — так гласила вывеска над входом в мастерскую. Уже в первый день Салману довелось наблюдать за работой Самада, правой руки Фарси и непосредственного начальника над его работниками. Салман следил, как, словно в результате многократного зеркального отражения, треугольник с орнаментом превращался под пером Самада в шестиугольник и как постепенно исчезали слова в его центре. В эскизе Салман еще разбирал надпись, но вскоре она пропала, превратившись в прекрасную, как роза, и таинственную арабеску.

Каждая линия была словно прорезана ножом, однако буквы вдруг выпрыгнули из плоскости бумаги, когда подмастерье Басем пририсовал тени к заголовку книги, выведенному уверенной рукой Самада. Салману разрешили на это посмотреть. Он быстро и старательно выполнял все приказы учеников каллиграфа, и им остались довольны.

Хамид Фарси коротко взглянул на работу подмастерьев, одобрительно кивнул и поставил под каллиграфией свою подпись. Потом что-то отметил в книге заказов и удалился продолжать работу над каким-то сложным стихотворением.

Салман взял ненужный листок бумаги, написал на нем карандашом свое имя и попытался изобразить под буквами тени. Получилось неплохо, однако у него слово не выпрыгивало в третье измерение, как у Басема.

Когда во второй половине дня Салман приготовил для сотрудников Фарси чай, те снова похвалили его. Салман очень старался, он заварил, как его учил Карам.

— Кофе крепкий напиток, и его не испортишь парой негрубых ошибок. Но чай — поистине сын мимозы. Малейшая неосторожность — и он теряет весь свой цвет, — так говорил Карам.

Помощники Хамида Фарси заметили неподдельное воодушевление, с которым Салман для них готовил. Они вовсе не ожидали такого от мальчика на побегушках. Даже мастер Фарси его похвалил.

— Скоро ты составишь конкуренцию бывшему хозяину, — сказал он, сделав хороший глоток ароматного цейлонского чая.