Весы - Дон Делилло Страница 48

Он уже знал об оружии. Мэкки подтвердил информацию об оружии. Револьвер 38-го калибра. Болтовая винтовка с оптическим прицелом.

Он уже знал о листовках. Освальд раздавал на улице листовки. В заголовке значилось: «Руки прочь от Кубы!»

Обнаружилась переписка Освальда с национальным директором комитета «Справедливость для Кубы».

Повсюду была разбросана социалистическая литература. Речи Фиделя Кастро. Буклет с цитатой из Кастро на обложке: «Революция должна быть школой освобождения мысли». Экземпляры «Активиста» и «Рабочего». Буклет «Грядущая революция в Америке». Еще один: «Идеология и революция» Жана-Поля Сартра. Книжки и брошюры на русском. Обучающие карточки с картинками и надписями кириллицей. Альбом для марок. Двенадцатистраничная рукописная тетрадь, озаглавленная «Исторический дневник».

Переписка с Социалистической Рабочей Партией.

Роман «Идиот» на русском.

Брошюра под заголовком «Преступление против Кубы». На третьей странице обложки Мэкки обнаружил напечатанный адрес: Кэмп-стрит, 544.

Призывная повестка на имя Ли X. Освальда. Призывная повестка на имя Алека Джеймса Хайдела.

Паспорт, выданный Ли X. Освальду. Свидетельство о прививке со штампом «Др. А.Дж. Хайдил». Военный билет морского пехотинца США на имя Алека Джеймса Хайдела.

Бланки, заполненные на имена Осборна, Лесли Освальда, Алексея Освальда.

Членский билет новоорлеанского отделения комитета «Справедливость для Кубы». Членом значился Ли X. Освальд. А. Дж. Хайдел — глава отделения. Подписи, по свидетельству Мэкки, сделаны разным почерком.

Вырезанная из журнала фотография Кастро прикреплена к стене скотчем.

И сама по себе комната. Мэкки обнаружил большую часть этих материалов в некоем подобии кладовки сбоку от гостиной. Маленькая, темная, обшарпанная комнатенка, безнадежное запустение — место, как нельзя более подходящее на роль хибары снайпера, с тараканами, бегающими вдоль плинтусов.

Эверетту нужен был только образец почерка и фотография. И можно создавать иллюстрированную историю объекта, начиная с вымышленного имени. Он с нетерпением ждал того момента, когда нужно будет придумать имя, подходящее имя, воплощенное в буквах время, отпущенное бродяге на земле.

У Освальда уже были имена. Свои собственные готовые имена. Варианты имен. Были поддельные документы. Чего ради Эверетт возился с ножницами и клеем? У Освальда имелся собственный метод копирования, собственные инструменты для подделки. Мэкки сказал, что он пользовался фотоаппаратом, матовым красителем, ретушированными негативами, пишущей машинкой, резиновыми печатными инструментами.

Эверетт обозвал работу халтурной. Но не собирался винить мальчика в технических недочетах (Хайдел, Хайдил). Вопрос, очевидно, куда серьезнее. Что он делал со всеми этими сфабрикованными бумажками, с фотоаппаратом «Минокс», запрятанным в глубине шкафа?

Эверетт резко развел руки, чтобы оторвать рубашку от взмокшей кожи. Обшарил комнату взглядом: где сигареты? Похоже, в эти последние несколько дней вопросов возникает больше, чем поступков, а обид — больше, чем вопросов. В обиде хорошо то, что над ней можно работать, очищать страдание и ненависть. Это опыт, ведущий к совершенству.

Улан вернулся из Берлина.

Все сводилось к ненависти, к оттачиванию и очистке. К тому, насколько они снизили его самооценку. К вопросу меры. К тому, что они с ним сделали. К тому, что он сидел в кабинете Старого Главного Корпуса и работал над своей яростью.

Последнее, что увидел Мэкки, уходя из квартиры, — роман о Джеймсе Бонде на столике у двери.

У Николаса Брэнча есть неопубликованные государственные документы, отчеты детектора лжи, диктофонные записи полицейской радиосети от 22 ноября. В его распоряжении увеличенные фотоснимки, планы этажей, любительские киносъемки, биографии, библиографии, письма, слухи, миражи, мечты. Это комната, заполненная мечтами, комната, где он бился столько лет, прежде чем понял, что его тема — не политика и не жестокое преступление, а люди в маленьких комнатках.

Неужели сейчас он — один из них? Недовольный, увязший, он шпионит за самим собой, ищет способ связи, способ вырваться. После Освальда американцам уже не требуется безропотно вести жизнь, полную тихой безысходности. Можно заказать кредитную карточку, купить пистолет, проехать по городам, селам и торговым центрам, все анонимно, анонимно, дожидаясь возможности выстрелить в первую же пустую одутловатую знаменитость, просто для того, чтобы люди поняли, что где-то на свете есть человек, который читает газеты.

Брэнч увяз не на шутку. Он отказался от своей жизни, чтобы постичь этот момент в Далласе, семь секунд, переломивших хребет американского века. У него есть краткий отчет судебного патологоанатома, анализ активации нейтронов. Кроме того, разумеется, есть доклад Уоррена с прилагающимися двадцатью шестью томами свидетельских показаний и вещественных доказательств, миллионы слов. Брэнч думает, что это тот самый мегатонный роман, который написал бы Джеймс Джойс, поселись он в Айове и доживи до ста лет.

Все здесь. Свидетельства о крещении, табели успеваемости, почтовые открытки, заявления о разводе, аннулированные чеки, папки ведомостей по учету рабочего времени на каждый день, налоговые отчеты, описи имущества, послеоперационные рентгеновские снимки, фотографии завязанных шнурков, тысячи страниц свидетельских показаний, голосов, бубнящих в залах судебных слушаний в старых зданиях судов, невероятное количество человеческой речи. Все это так плотно прижато к страницам, так неподвижно висит в тяжелом воздухе, настолько не поддается синтаксической и любой другой классификации, что напоминает своего рода разбрызганный разум, поэзию жизней, запачканных и истекающих словами.

Документы. Вот карта матери Джека Руби из стоматологического кабинета, датированная 15 января 1938 года. Есть микрофотография трех прядей лобковых волос Ли X. Освальда. Где-то в другом месте (в отчете Уоррена все лежит где-то в другом месте) присутствует подробное описание этих волос. Гладкие, не вьющиеся. Чешуйки среднего размера. Область корня практически лишена пигмента.

Брэнч не знает, с какой стороны подобраться к такого рода информации. Хочется верить, что этим волосам есть место в отчете. Для его навязчивого чувства ответственности чрезвычайно важно, чтобы все в этой комнате служило точности исследования. Все здесь уместно, все встраивается в систему: невнятное свидетельское бормотание, фотографии неразборчивых документов и разрозненный печальный хлам, личные вещи, собранные после смерти, — старые туфли, пижамная рубашка, письма из России. Все это составляет одно целое, разрушенный город мелочей, где люди страдают от настоящей боли. Это Американская Книга Джойса, помните: роман, из которого ничего нельзя выкинуть.

Брэнч уже давно простил докладу Уоррена все его прегрешения. Это слишком ценный документ человеческой неразберихи и разбитых сердец, чтобы пренебрегать им или презирать его. Двадцать шесть томов преследовали его. Судьбы мужчин и женщин, всплывающих в памятках ФБР, прослеживаются в течение нескольких страниц и вновь растворяются — официантки, проститутки, ясновидящие, управляющие мотелей, владельцы стрельбищ. Их истории подвешены во времени, лишние, в своем роде совершенные, неоконченные.