Лабиринты - Фридрих Дюрренматт Страница 48

– Фрау Мани, – говорит он, – следующего пассажирского ждать еще час десять, на улице вы себя насмерть заморозите!

Она говорит, ей никогда не бывает холодно. Она сидит неподвижно, холод все сильнее. А на электромачте сидит галка, едва заметная на фоне вздыбленного черного колосса – Эдхорна. Появляется пастор со своей пасторшей, снова ударяет вокзальный колокол, пассажирский из Верхнего Лоттикофена огибает Лесок Ризера, подъезжает, проводник соскакивает с подножки, громко объявляет: «Флётиген!», пастор целует жену, она садится в поезд, начальник станции поднимает руку с сигнальным флажком, поезд трогается, проводник вскакивает на подножку, пастор машет жене, поворачивается и видит фрау Мани, хочет поздороваться, вместо этого молча проходит мимо. Слышен звон церковного колокола – бьет десять. От школы долетают крики детей, началась большая перемена, галка улетает прочь, в сторону Флётенбахского леса. Высоко на склоне, в лесу, спустя много времени он вдруг приходит в себя, окна машины по-прежнему открыты, снег внутри машины, на шубе, на синем и красном спортивных костюмах; его охватывает страшный холод, спустя миг из его рта вытекает что-то теплое, пресное, черное, но боли он не ощущает, на него снизошел великий покой. Он машинально крутит что-то на приборной доске, двигатель ревет, он возится с автоматическим сцеплением, не сознавая, что делает, машина подается назад, вперед, мчится вниз по дороге, пробивает сугроб у обочины, срывается в ельник, беззвучно, в глубоком снегу, замирает, лежит в чаще. Темный снег вокруг пронизан странным слабым светом. С дороги доносятся голоса, там поют: «Взошла луна, сияя, и звездочки, сверкая, горят на небесах». Он с удивлением осознает, что кто-то шагает наверху по дороге и что уже ночь, ему вспоминается, что недавно было утро и он был не один, с кем-то, он не помнит с кем.

«Земля покойно дремлет, и тишина приемлет под сень свою весь мир», [65] – поет женский голос, а потом песня удаляется, так ему кажется, – она звучит все дальше и дальше, а вот опять ближе, а потом бесконечные строфы уплывают вдаль и замолкают.

Надо записать еще кое-что. Клодине Цепфель, певунье, что идет через заснеженный лес, с трудом спускаясь по занесенной снегом дороге в Флётиген, на другой день утром не пришлось пешком возвращаться в деревню, чтобы заниматься в школе с десятком ребят. На рассвете, около восьми, она незаметно выскальзывает из задней двери пасторского дома, оставив изнемогшего и спящего крепким сном пастора, и пробирается к дороге, держась лесной опушки, но как раз незаметность Клодины выходит ей боком. Вверх по дороге ползет громадный снегометатель, за ним трактор, бензовоз и наконец машина, разбрасывающая песок и реагенты; вокруг полным-полно рабочих в оранжевых куртках, они лопатами подчищают снег. На Клодину Цепфель внезапно обрушивается снежный вихрь, поднятый снегометателем, она буквально погребена под массой снега и, без сомнения, задохнулась бы, если бы не кантональный депутат, доктор наук Михаэль Этти, который вместе с членом правительства Шафротом едет в лендровере следом за караваном машин и людей и, будучи уроженцем здешних мест, всеми командует и всех вдохновляет; заметив, что стряслось, он велит откопать несчастную учительницу. Что-то лепечущая про первый утренний поезд, которым она приехала в Флётиген, закутанная в шерстяные пледы, она сидит между кантональным депутатом и членом правительства и словно во сне едет наверх, в деревню. Но дело идет медленно – снегу намело громадные горы, задача у могучего снегометателя, можно сказать, неразрешимая, хотя снеговые фонтаны бьют бесперебойно и на обочину изрыгаются гигантские снеговые массы, так что лежащий ниже на склоне, у опушки, «кадиллак», когда колонна его минует, скрывается, закиданный снегом; он и так-то был едва виден в заснеженной еловой чаще. Но несмотря на всю изнурительность битвы с неимоверными массами снега и льда, несмотря на внезапно начавшийся сильный снегопад, который предвещает экспедиции нелегкое сражение и на обратном пути, они все же прибывают в деревню, где уже собрались жители и среди них полицейский, не показывавшийся последние десять дней, но наконец протрезвевший. Все в изумлении глазеют на машины-чудовища, так что Клодине Цепфель удается незаметно юркнуть в здание школы, где, к ее радости, нет ни одного ученика. Исчезновения Клодины не замечают – не до нее сейчас. Кантональный депутат, доктор наук Этти (довольный правительственный советник Шафрот тем временем стоит в сторонке), подходит к чем-то обеспокоенному трактирщику, вокруг которого угрюмо столпились крестьяне; Этти крепко жмет ему, главе местной общины, руку и заявляет, что на него, представителя кантональной власти, произвела сильное впечатление непреклонность флётенбахцев, решивших сохранить в первозданном виде родную долину, в каковой непреклонности он лично имел возможность убедиться, находясь в Верхнем Лоттикофене, в «Монахе», посему он со своей стороны не остался бездеятельным: задача общества состоит в том, чтобы смягчать суровую долю жителей горных деревень, оказывать собратьям, гражданам Конфедерации, помощь и поддержку; руководствуясь этими соображениями, сегодня, в воскресенье, он рано утром потревожил сон облеченного соответствующими полномочиями депутата Совета федерации, а также в чрезвычайном порядке вызвал к себе директоров крупных страховых компаний и разъяснил им, что Флётенбахская долина является единственной в стране горной долиной, ландшафтные красоты которой еще не обезображены фуникулерами, подъемниками, зданиями и сооружениями туристической индустрии, обслуживающей иностранцев, что экология долины в полном порядке, что лыжники здесь все еще сами поднимаются на гору или альпийский луг, чтобы потом мчаться вниз, прямиком или совершая слаломный спуск; стало быть, нет сомнений: пора наконец осуществить давний план и построить зимний центр паркура и фитнеса в целях улучшения народного здоровья, да-да, пора обеспечить население тренажерными и спортивными залами, катками, крытыми бассейнами, отелями, пансионатами, больницей и, безусловно, несколькими коротенькими канатными дорогами, потому что не все имеют спортивную подготовку для настоящего паркура. Разумеется, предусматривается расширение дороги на Флётенбах и строительство нового шоссе для соединения с федеральной автотрассой; короче говоря, проект получил всеобщую поддержку, более того, был встречен с воодушевлением, ибо финансирование – десять миллионов из федерального бюджета, пять из кантонального и двадцать пять миллионов от страховых компаний – утверждено соответствующими инстанциями и парламентом еще до того, как договорились о месте, где будет реализован проект; словом, остается лишь объявить во всеуслышание: перед вами в вашем горном уединении благодаря проекту тоже открывается светлое будущее.

На этом кантональный депутат завершает свое выступление, флётенбахцы, ожидавшие совсем других речей и мысленно уже готовившиеся предстать перед судом присяжных в Верхнем Лоттикофене, были взбудоражены; пока оратор выступал, их возбуждение все нарастало, а потом и выступление, и возбуждение разом обрываются – настает глубокая тишина, которую внезапно прорезает крик галки, кружащей над головами безмолвных людей, и тишина становится еще заметнее, а тем временем лицо Шлагинхауфена – хозяина «Медведя» и председателя общины – светлеет, он не утирает слез, коих не стыдится, и, почему-то перейдя вдруг на «ты», сердечно, простыми словами благодарит кантонального депутата: