Семья Мускат - Исаак Башевис Зингер Страница 49

Больше всех расстроилась из-за болезни отца Хама. Ей решительно не везло. Сначала рассталась с Абрамом, теперь лежал при смерти отец. Братья и сестры все возьмут себе, а ей не оставят ни копейки. Она боялась, что старик обойдет в своем завещании не только Абрама, но и ее с дочерьми. Главное же, в ней вдруг вновь проснулась былая любовь к отцу. Сейчас она сидела с Розой-Фруметл, и ее не покидало чувство, что ее новоявленная мачеха оказалась в том же положении, что и она, ведь Роза точно так же не уверена, позаботился Мешулам о ее будущем или нет. Обе женщины рыдали, сморкались и уговаривали друг друга перекусить.

Аделе заперлась у себя в комнате. Ее отчим был человек в летах, и ничего неожиданного в том, что конец его близок, не было. Но вот того, что этот провинциал, тихоня Аса-Гешл, убежит с Адасой, Аделе никак не могла ожидать. Нет, она не ревновала, она желала им обоим счастья. И все же — к чему отрицать? — случившееся она восприняла как пощечину. Аделе нещадно ругала себя за то, что согласилась с решением матери дать ему работу. Теперь ей было стыдно оттого, как ласково она с ним обошлась, что предложила давать ему уроки. Она перед ним унизилась; можно себе представить, как он теперь над ней потешается. И такое происходит с ней не первый раз: то же самое было в Бродах, в Вене и вот теперь здесь, в Варшаве. Ей всегда не везло с мужчинами. Неужели она так нехороша собой или у нее есть недостатки, в которых она сама не отдает себе отчета?

Аделе бросилась на постель. Что ж, пусть так: она примирится с судьбой, примирится с тем, что у нее никогда не будет ни мужа, ни детей, ни собственного дома. Будет жить одна. Ей вдруг вспомнился отец, чей прах покоится на кладбище в Бродах.

«Вот кто по-настоящему любил меня, — вслух произнесла она. — Только ты один, папочка, и любил».

3

Мешулам Мускат лежал при смерти, а Роза-Фруметл, Лея, Наоми и Копл рыскали по дому в поисках ключа от металлического сейфа в кабинете хозяина. А не прибрал ли этот ключ кто-то другой, думал про себя каждый из них. Где, ломали они голову, хранит старик драгоценности, принадлежавшие его первым двум женам, а также бриллианты, которые — они знали наверняка — старик где-то припрятал? Однажды, улучив момент, когда в кабинете никого не было, Наоми попробовала открыть дверцу сейфа кочергой, но дверца не поддавалась. Можно было, конечно, воспользовавшись царившим в доме смятением, прикарманить серебряные чашки и кубки, а также подсвечники и подносы, — однако Наоми не так низко пала, чтобы обворовывать больного хозяина. Имелись еще и сундуки, они были битком набиты муфтами, шубами, шелковыми платьями, атласом и бархатом, засыпанными нафталином. Но только сумасшедший стал бы возиться с этим старьем.

За эти годы Наоми удалось скопить небольшое состояние — семь с лишним тысяч рублей, — и в конце концов она решила оставаться честной. Они с Маней следили за всеми родственниками самым тщательным образом. Лея и не думала скрывать, что ищет отцовские драгоценности. Она заглядывала в сундуки, опустошала комоды, просматривала целый ворох бумаг, перерыла все вещи, которые носил старик. Ключ от сейфа, однако, найти не удавалось.

Тем временем сыновья и зятья Мешулама Муската, которые отвечали за сбор арендной платы в принадлежавших их отцу домах, перестали приносить Коплу деньги, выплачиваемые съемщиками. Раньше они всегда приходили в контору старика по пятницам, после восьмого числа каждого месяца, и деньги сдавали. В такие дни письменный стол в конторе был завален серебряными монетами и медяками. Кроме того, каждый домоуправляющий должен был представить список должников. Задолжавших квартплату Мешулам никогда на улицу не выбрасывал, однако постоянно пугал, что обязательно выгонит, да еще подаст на них в суд. Йоэл всегда был в курсе, если какая-нибудь квартира продавалась дешево, и Мешулам приказывал Коплу записать адрес и после Шабеса поехать ее посмотреть.

Копл по-прежнему приезжал в контору каждый день. Он сидел за столом, курил, читал газеты и зевал. Приходили за пенсией старые служащие Мешулама, они снимали шляпы, кланялись, справлялись о здоровье хозяина. Копл говорил им, что лучше ему пока не становится. Слег не только Мешулам, но и его бухгалтер, Ехил Штейн; в контору явилась с жалобой его дочь: зарплаты не было уже две недели, денег не осталось, кормить больного было нечем. «Если б от меня что-то зависело, — ответил ей Копл, — ты бы все получила до последней копейки». Утешил он ее тем, что сидит без зарплаты сам.

Копл встал из-за стола, подошел к окну и выглянул во двор. На всем лежала печать запустения. Ведущая на верхние этажи деревянная лестница сгнила. Стекла во многих окнах были выбиты, их либо забили фанерой, либо заткнули тряпками. Вместо угля, на который не хватало денег, обедневшие жильцы топили печи старой мебелью, принадлежавшей реб Мешуламу. Копл сотни раз повторял, что бродяг и неплательщиков давно пора выгнать на улицу, пришедшее в негодность здание — снести, а на его месте построить новые. Но уговорить старика на хоть какие-то изменения последнее время стало решительно невозможно.

Да, все поменялось. Чем только Мешулам не занимался, когда Копл стал у него управляющим! Деньги текли к нему со всех сторон. Мешулам непрерывно что-то строил, играл на бирже, покупал акции, вкладывал накопленное. В те дни Копл находился в постоянном движении. Он путешествовал вторым классом, ночевал в гостиницах, выпивал с купцами — богатыми купцами, а также с польскими мелкопоместными дворянами. Сыновья Мешулама перед ним трепетали; дочери и невестки хозяина ему льстили. Торговцы и посыльные, стараясь завоевать его расположение, дарили ему подарки. Собственно говоря, именно на деньги, которые Копл заработал в те годы, ему и удалось приобрести двухэтажный дом на Праге, где он теперь жил, и накопить тысячи рублей, которые он держал в банке. В те годы он мечтал, что в один прекрасный день станет зятем Мешулама. Надежду эту он сохранил даже тогда, когда Лею выдали замуж за Мойше-Габриэла, вдовца, просиживающего штаны в молельных домах.

Однако после семидесяти Мешулам умерил свой пыл. Он ликвидировал большинство вложений, оставив лишь доходные дома. Имевшиеся у него наличные он вложил в петербургский банк «Империал» под скромный процент и приобрел акции и облигации, которые годами не менялись в цене и давали ему небольшие, но постоянные дивиденды. По подсчетам Копла, у старика на сегодняшний день в общей сложности было порядка миллиона — и это не считая тех денег и драгоценностей, которые он держал в сейфе или куда-то припрятал.

Коплу не раз приходила в голову мысль, что разумнее всего в сложившихся обстоятельствах послать все к черту и начать собственное дело. Ведь он мог бы открыть маклерскую контору и торговать недвижимостью или же на худой конец вполне прилично жить на то, что у него скопилось. Его жена Бася деньги не транжирила; не было случая, чтобы она потратила все пятнадцать рублей, которые он выдавал ей на хозяйство каждую неделю. Его дети, Монек, Шоша, Иппе и Тобйеле, вели себя хорошо и никаких хлопот ему не доставляли. Монек учился в коммерческом училище. Шоша слыла писаной красоткой. Иппе, правда, припадала на левую ногу, и ей приходилось носить шину, но приданое было собрано и ей. Тобйеле была еще совсем мала. Да, Копл мог себе позволить послать всех Мускатов к чертовой матери, однако сделать это было не просто — его с ними многое связывало.