Искусство путешествовать - Ален де Боттон Страница 5

Неожиданно для себя я обнаружил неразрывное единство между тем унылым меланхоликом, каким я был дома, и человеком, каким я предстал на этом тропическом острове. Это единство выглядело особенно и странным по сравнению с разницей в погодных условиях и в окружавших меня здесь и дома пейзажах, в самом воздухе, который здесь, на Барбадосе, был словно соткан из других, по-настоящему живительных газов и напоен совершенно иными — сладостными и пряными — ароматами.

Пляж на острове Барбадос

Чуть позже утром того же дня мы с М. взяли по шезлонгу и сели в тени пальм прямо у веранды нашего домика. Над заливом сиротливо проплывало одинокое облачко. М. надела наушники и приступила к составлению комментария к очередному изданию «Самоубийства» Эмиля Дюркгейма. Я ничего не делал и просто разглядывал окружавшее меня пространство. Со стороны могло показаться, что я нахожусь там, где находится мое тело, полулежавшее в откинутом шезлонге. Тем не менее то самое «я» — обладающая разумом и сознанием часть меня — на самом деле покинуло физическую оболочку, с тем чтобы не на шутку обеспокоиться собственным будущим, а именно попереживать по поводу того, будут ли включены завтраки в стоимость номера. Два часа спустя, сидя за угловым столиком в гостиничном ресторане со здоровенной порцией папайи перед собой (завтрак и местные налоги включены), то самое «я», которое покинуло тело, покоившееся в шезлонге, вновь сменило дислокацию, на этот раз даже покинув гостеприимный тропический остров, чтобы не на шутку попереживать за судьбу одного весьма рискованного проекта, намеченного на следующий год.

У меня сложилось такое ощущение, что когда-то давно с теми представителями человеческого рода, которые постоянно жили в состоянии тревоги за свое будущее, произошла какая-то мутация. Вполне возможно, что именно эти наши предки не смогли должным образом ощутить все удовольствия жизни и сполна насладиться ими, но они, по крайней мере, выжили и сформировали характер и образ мысли своих потомков. Между тем их менее озабоченные собственным выживанием сородичи, жившие в свое удовольствие сегодняшним днем и наслаждавшиеся тем, где и как они существуют, в ходе естественного отбора встретили свой конец на рогах какого-нибудь непредвиденного, неизвестно откуда взявшегося бизона.

Невероятно трудно вызвать в памяти наше почти перманентное состояние обеспокоенности собственным будущим. Возвращаясь домой откуда бы то ни было, мы первым делом забываем, сколько времени в прошлом мы провели, переживая по поводу того, что случится в будущем. Иными словами, мы практически не удерживаем в памяти те мгновения, в которые мысленно находимся не там, где присутствуем физически. Есть некая чистота как в воспоминаниях, так и в предвкушении посещения того или иного места — именно в воспоминаниях и в ожиданиях это место обретает свою подлинную ценность.

Если верность какому-либо месту и казалась возможной при рассмотрении этого места из дома, то, скорее всего, это происходило по той простой причине, что я никогда не пытался разглядывать эти места — например, фотографии барбадосского пляжа — в течение сколько-нибудь продолжительного времени. Положи я рекламный буклет на стол и заставь себя неотрывно рассматривать тропический пейзаж с обложки в течение двадцати пяти минут — мое тело и разум непременно перенеслись бы туда, где их стали бы мучить навалившиеся извне тревоги и беспокойства. В этом случае я наверняка сумел бы почувствовать, насколько мало воздействует то место, где я нахожусь, на ту часть моего «я», которая совершает мгновенные перелеты и перемещения по всему миру одной лишь силой разума.

Пожалуй, герцог Эссент сумел бы по достоинству оценить и подмеченный, и сформулированный мною парадокс: судя по всему, мы лучше всего приспосабливаемся к жизни в том или ином месте, когда на нас не давит угроза обязательности пребывания именно там, где мы находимся.

7

3а несколько дней до отъезда мы с М. решили прокатиться по острову и познакомиться с его достопримечательностями. Мы арендовали пляжный багги — пародию на «мини» — и поехали в холмистую часть острова, которую местные жители называют Шотландией. Сюда в семнадцатом веке Оливер Кромвель ссылал английских католиков. На самом севере острова мы побывали в Пещере животных-цветов: на самом деле это не одна пещера, а множество расположенных неподалеку друг от друга гротов, выточенных у основания прибрежных скал морским прибоем. По стенам этих полупещер плотным ковром растут гигантские морские анемоны — животные, по виду больше напоминающие растения. Они покрывают камни сплошным зеленым ковром, расцветающим желтыми цветами в те мгновения, когда анемоны открывают рты, обрамленные венчиком из щупалец.

В полдень мы развернулись и поехали на юг по направлению к обители Святого Иоанна, а по дороге завернули в ресторанчик, расположенный в крыле старого колониального особняка, который построен на вершине холма, поросшего лесом. В саду, окружавшем усадьбу, росли и гвианские курупиты — по форме плодов называемые еще деревьями пушечных ядер — и африканское тюльпанное дерево, цветы которого больше напоминали по форме развешенные на ветках перевернутые трубы или рупоры. Рекламный проспект, лежавший на столике, гласил, что поместье и сад были заложены губернатором сэром Энтони Хатчисоном в 1745 году. Строительство же обошлось ему, судя по всему, в невероятно крупную по тем временам сумму, эквивалентную ста тысячам фунтам сахара. В тенистой галерее стояли десять столиков, сидя за которыми можно было любоваться прекрасными видами сада и сверкающего вдали моря. Мы забрались в самый дальний уголок — за столик, почти спрятанный от чужих взоров пышно цветущим кустом бугенвиллеи. М. заказала себе гигантских креветок в сладком перечном соусе, я же остановил свой выбор на филе макрели с луком и травами в красном вине. Мы поговорили о колониальной системе хозяйствования и обсудили вопрос недостаточной эффективности любых, даже самых сильных кремов и лосьонов, защищающих от солнечных ожогов. На десерт мы заказали себе по карамельному крему.

Когда официант принес десерты, выяснилось, что М. досталась большая, но какая-то бесформенная порция — казалось, десерт сначала уронили на пол, а затем аккуратно переложили то, что от него осталось, в тарелку. Мне же досталось куда меньшее количество сладкой массы, при этом сохранившей безупречно правильную форму. Как только официант скрылся из виду, М. вытянула руку и схватила мою тарелку, взамен придвинув в мою сторону ту, что стояла перед ней. «Оставь в покое мой десерт», — обличающим тоном заявил ей я. «Я просто решила отдать тебе ту порцию, что побольше», — ответила мне М. с вызовом в голосе. «Ты просто хочешь забрать себе то, что получше». — «Как раз наоборот, я просто хотела сделать тебе любезность. Перестань подозревать меня во всяких гадостях». — «Перестану при одном условии: отдай мне мой десерт».

В считаные секунды мы устроили самую настоящую ссору, за которую должно быть стыдно нам обоим. Обмениваясь на словах почти шутливыми упреками по поводу десертов, мы на самом деле высказывали друг другу давно мучившие нас сомнения во взаимной совместимости и подозрения в неверности.