Запретное чтение - Ребекка Маккаи Страница 5

— Люси, ты не заболела? — вдруг поинтересовалась она. — Блузка у тебя сегодня какая-то мятая.

— Спасибо, я в порядке.

— Да-да, я так и думала.

Она наконец выпустила из рук мою столешницу и осторожно двинулась в сторону детского туалета.

Ровно в шесть я выключила компьютер, расставила по полкам книги из тележки и пошла наверх. При виде меня Рокки выкатился из-за своего стола. За толстыми стеклами в черной оправе его глаз почти не было видно — впрочем, они и без очков терялись в его увесистых щеках. Несколько читателей по секрету признавались мне (а я в ответ только ошеломленно кивала), что удивляются, «как он вообще может нормально разговаривать».

— Кофе? — предложил Рокки.

— Ага.

Мы заперли библиотеку и отправились в нашу бутербродную на другой стороне улицы. Рокки подождал снаружи: там на входе была ступенька, и я вынесла ему кофе. Я села на скамейку на тротуаре, он подкатился и остановил свою коляску рядом со мной. Я отхлебнула кофе через дырочку в крышке и обожгла язык.

— Сегодня на меня наорала мать Иэна Дрейка, — начала я.

Это была неправда, но у меня после нашей беседы осталось именно такое ощущение.

— А потом из-за матери Иэна Дрейка на меня наорала Лорейн.

Я, как восьмилетняя девочка, описала ее поведение словом «наорала» просто потому, что оно мне не понравилось.

— Она требует, чтобы я отслеживала, какие книги он читает. Я сейчас не про мать, а про Лорейн!

Рокки снял крышку со своего кофе и подул в стакан. Почему язык все время обжигаю именно я? Почему всем остальным приходит в голову принять элементарные меры предосторожности, а мне нет?

— Ну, ты ведь знаешь, что на нее не надо обращать внимания, — пожав плечами, заметил Рокки. — Или собираешься теперь только об этом и думать?

Рокки был убежден, что я все принимаю слишком близко к сердцу. К тому же он проработал в библиотеке уже двенадцать лет и за это время так привык к Лорейн, что совсем перестал ей удивляться. А еще мне в последнее время казалось, что он с каким-то извращенным наслаждением подчеркивает мою наивность, ведя себя так, будто сам он не только ни капли не потрясен происходящим, но еще и находит все это скучным и обыденным: ну подумаешь, засохшая рвота четырехлетней давности на нашей новой энциклопедии «Британника»; ну мало ли, старая бутылка из-под «Спрайта», в которой Лорейн хранит водку в холодильнике для сотрудников; ну да, президент Соединенных Штатов утверждает, что это Иисус пожелал, чтобы мы вступили в войну.

— У тебя уже есть тема на лето? — спросил он, чтобы не дать мне зациклиться.

— Нет, — ответила я, вздохнув.

Почти всю зиму и весну мне предстояло рисовать листовки и вырезать из картона гоночные машинки и кометы, чтобы развесить на северной стене библиотеки к открытию Летнего книжного клуба. Конечно, можно было купить и магазинные сборные модели, но мне казалось, что в них нет души, а Лорейн казалось, что они слишком дорого стоят.

— Лорейн снова хочет что-нибудь про волшебное путешествие.

Два года назад летний клуб проходил под девизом: «Книга — лучший дромон!», и это была полная катастрофа, потому что ни один ребенок не знал, что такое дромон, а некоторые родители подумали, что это что-то неприличное.

— Может, «Пожирание книг»? — предложил Рокки. — Нарисовать акулу, проглатывающую книжку. Или динозавра.

— Неплохо.

— Все лучше, чем дромон.

Я развернулась вдоль скамейки и забралась на нее с ногами.

— Или так: «Колдовство и сатанинский оккультизм»?

— «Бытие и ничто»! — подхватил Рокки. — Раздашь им значки с портретом Сартра!

— «Недовольство культурой»!

Мы еще какое-то время перебрасывались вариантами, и хотя бы настроение у меня улучшилось. Этим наши отношения ограничивались. Скорее всего, по моей вине. Мы ходили вместе на старые фильмы во время кинофорума (никаких свиданий, просто фильмы, на которые больше никто не хотел идти), а на работе дружно красноречиво закатывали глаза по самым разным поводам — до тех пор пока Рокки не решил, что я все принимаю слишком близко к сердцу, и не сказал мне об этом.

Он подергал меня за рукав:

— Ты просила обругать тебя последними словами, если снова наденешь вязаную кофту.

— Сегодня холодно.

— Я просто выполняю указания.

Я пришла в ужас, когда поняла, что начинаю одеваться как библиотекарша. Это никуда не годилось. В старших классах я курила, причем не только табак; у моей первой машины на бампере были наклейки со злобными надписями. Да у нас в роду все были бунтарями и революционерами!

Я встала, потянулась и тут же испытала безосновательное чувство вины перед Рокки, который встать и потянуться не мог. Я ужасно уставала весь день сидеть на работе и была уверена, что заработаю себе гангрену или геморрой. Я все время придумывала самые разные поводы, чтобы встать и пройтись вдоль книжных полок. В моей тележке с возвращенными книгами редко лежало одновременно хотя бы три, потому что я каждые пять минут вскакивала со стула, чтобы расставить их по местам.

Да и давно ли в жизни человечества появилось такое явление, как сидячая работа? Лет четыреста назад? Четыреста — из четырех миллионов! Ясно ведь, что такой вид деятельности противен нашей природе.

У моего отца была любимая присказка: «Что такое один русский? — Нигилист. Что такое двое русских? — Партия в шахматы. Что такое трое русских? — Революция».

А что такое потенциальный революционер, которого усадили за письменный стол и никуда оттуда не выпускают? Скорее всего, ничего хорошего из этого не выйдет. Он разнервничается и весь извертится. И тогда — берегись.

В Хеллоуин я сидела за столом и раздавала конфеты детям в карнавальных костюмах — тем, чьи родители считают, что уж лучше посылать их собирать сладости по приличным организациям, чем по сомнительным частным домам Восточного Ганнибала, где хозяева наверняка набросятся на непрошеных гостей с бритвенным лезвием. В ту неделю я повесила на входной двери плакат с объявлением: тот, кто нарядится персонажем из какой-нибудь книги, получит вдвое больше конфет и закладку в придачу. Но пока к нам заглянуло только два Гарри Поттера, одна Дороти и мальчик, который утверждал, что Майкл Джордан тоже считается, потому что про него написано много книг.

Иэн появился на лестнице вместе с матерью, ее рука с аккуратным маникюром лежала у него на плече. Я быстро схватила со стола табличку со своим именем и затолкала ее в верхний ящик. И подумала: интересно, придет ли Иэн еще когда-нибудь один? Никакого костюма на нем не было — обычная синяя куртка. Я вспомнила, что Хеллоуин тоже значился в списке его матери. Иэн замешкался на входе, долго рассматривая сквозь очки двоих ребят, выходивших из библиотеки в скафандрах, и лишь потом спохватился и показал матери, где находится полка с К.-С. Льюисом. Через несколько минут миссис Дрейк уже стояла перед полкой-витриной в разделе романов — я выставила там несколько забытых лауреатов премии Ньюбери — и, нахмурившись, листала «Золотой кубок» [20], а Иэн тем временем прошаркал к моему столу. Он высвободил левую руку, которая пряталась в рукаве куртки, и я увидела, что на его указательном пальце красуется остроконечная шапочка из фольги, под которой несколькими линиями черного маркера обозначено лицо.