Вероника желает воскреснуть - Вадим Норд Страница 5

– Запишите на всякий случай телефон помощника Соймонова, – предложил он, но Александр отрицательно мотнул головой.

– Олигархи – это ваша сфера, – сказал он, пряча усмешку. – Тем более что он не родственник пациентки.

– Поклонник – это больше, чем родственник, – заметил Геннадий Валерианович, но Александр уже убрал блокнот.

«Странные они, эти немцы, – подумал Геннадий Валерианович, когда за Александром закрылась дверь. – Сначала «нет-нет-нет», а потом вдруг «да». Удивительно…»

Поразмыслив еще немного над особенностями немецкой души (увы, материала для размышлений было негусто – знакомство с доктором Бергом да впечатления от туристической поездки по Германии), Геннадий Валерианович решил, что дело не в этих самых особенностях, а в его таланте психолога. Сумел же – убедил, несмотря на сопротивление. Можно гордиться.

– Что ни говори, а я все-таки умею находить общий язык с людьми, – сказал Геннадий Валерианович супруге за ужином. – Порой это так трудно, но я справляюсь…

Супруга улыбнулась и ответила своим обычным:

– Ты у меня вообще умничка. Положить еще рыбки?

Рыбку Геннадий Валерианович уважал. Вкусно, полезно, не слишком калорийно. И фосфора много, а фосфор это о-го-го…

Александр в это время тоже ужинал – грыз яблоко, запивал его зеленым чаем и попутно искал в Интернете сведения о Веронике Алецкой. Перед тем как начать общение с пациентом, надо узнать о нем как можно больше. Тогда и контакт наладится сразу, и проблем не будет.

Сведений было много, но все они были давними, как минимум двухлетней давности. А дальше – ничего. Пустота, информационный вакуум. Так бывает. Так часто бывает. Слава изменчива и капризна.

– Вероника Алецкая, – вслух сказал Александр, прислушиваясь к тому, как звучит это имя.

Алецкая. Редкая фамилия. У Александра не было ни знакомых, ни пациентов с такой фамилией. Или это псевдоним? Актеры любят брать звучные псевдонимы. Алецкая – красивая фамилия. И Вероника красивая. Была, во всяком случае…

Алецкая – это не псевдоним, а настоящая фамилия, доставшаяся Веронике от отца. Кроме фамилии отец ей ничего не оставил – он ушел из семьи за месяц до рождения Вероники. Ушел и пропал, как в воду канул. Ни весточки, ни алиментов.

– У всех отцы как отцы, – вздыхала мать, гладя Веронику по кудрявой головке, – а у тебя не поймешь что.

– Папа хороший, – возражала Вероника. – Только он очень занят.

Про то, что отец занят какими-то важными делами, Вероника придумала сама, без помощи матери или кого-то еще. Детская логика – если папы нет с нами, значит, он сильно чем-то занят. Как освободится – сразу же приедет. С подарками.

– Занят, – соглашалась мать и меняла тему разговора.

Чаще всего она переключалась с отца на дочь – начинала хвалить Веронику. Не дочь, а сокровище – умница, красавица, помощница. Все на словах понимает, без ремня. В поселке, где родилась и провела свое детство Вероника, ремень был главным воспитательным атрибутом.

Главный воспитательный атрибут – ремень. Главный атрибут досуга – бутылка. Линия жизни прямая как стрела – детский сад, школа, техникум, замужество, семья, дети, завод, пенсия, кладбище. Осторожно, двери закрываются, следующая остановка… и так до конца.

Веронику работа на заводе не привлекала. Чего там хорошего – шум, грязь, смешные деньги, ноль перспектив. Еще в детском саду, сыграв мышку в спектакле про репку, Вероника вкусила сладость актерства и решила, что непременно, во что бы то ни стало, станет актрисой. Сдохнет, в лепешку расшибется, а станет. Потому что не видит для себя другого пути, другой стези.

Класса до восьмого мать относилась к этому спокойно. Какая девочка не мечтает стать актрисой? Мечтать не вредно. Но, поняв, что Вероника не просто мечтает, а всерьез намерена ехать в Москву и «учиться там на артистку», мать встала на дыбы.

– Какая Москва?! – кричала она чуть ли не каждый вечер. – Не пущу! Хочешь в институт – поступай в Красноярске! И специальность выбери нормальную какую-нибудь!

Самыми нормальными специальностями в ее представлении были бухгалтер или педагог.

– В Красноярске скучно! – огрызалась Вероника. – И специальность у меня самая лучшая, другой не надо.

Мать выходила из себя и начинала говорить про артисток нехорошее. И лентяйки они все, и алкашки, и проститутки, и детей почти ни у кого нет из-за постоянных абортов. Вероника поначалу возмущалась такой злобной дремучестью, спорила, пыталась переубедить, но быстро поняла бесперспективность подобного подхода и начала отмалчиваться. Правильная, в общем-то, тактика, ведь если не подливать масла в огонь, то огонь быстро погаснет.

Где-то через год мать частично сдалась. Смирилась с тем, что дочь будет артисткой, но по-прежнему выступала против учебы в Москве.

– В Красноярске же есть институт искусств, – убеждала она. – Красноярск близко, на выходные можно приезжать домой, да и спокойнее-то в Красноярске…

Веронике спокойствия не хотелось, даже наоборот – ей хотелось беспокойной столичной жизни, которая отсюда, из далекого сибирского поселка, представлялась вечным праздником, феерически ярким, упоительно радостным… В Москве была настоящая жизнь. Там были ВГИК, ГИТИС, «Щука» [4], «Щепка» [5], Школа-студия МХАТ… Окончишь – и все двери открыты перед тобой, выбирай любую. А куда податься после Красноярского института искусств? В местный ТЮЗ [6]на амплуа вечной Снегурочки – Дюймовочки? Такого «счастья» Веронике и даром было не надо. Ее манили заоблачные высоты, слава, признание…

– Жизнь – это спектакль, и от нас зависит, какую роль мы в нем получим, – говорила она подругам.

Подруги млели, закатывая глаза. Они верили, что Вероника станет актрисой, иначе бы они с ней не дружили. Верили и восхищались.

В Москву Вероника приехала со ста тридцатью рублями и большими надеждами. Сто тридцать рублей (семьдесят пять Вероника скопила, разнося почту во время летних каникул, пятьдесят пять дала мать) были по тем временам солидной суммой, можно сказать – средней месячной зарплатой. Во всяком случае, Вероника рассчитывала, что этих денег ей с лихвой хватит на то, чтобы прожить в столице два месяца, до тех пор пока она не поступит во ВГИК или в ГИТИС. А там уже и общежитие будет, и стипендия. Главное – поступить.

Двадцать пятого августа Вероника отправила маме телеграмму из трех слов «Поступила все нормально». Куда именно поступила, уточнять не хотелось, потому что никуда она не поступила, а устроилась уборщицей на автомобильный завод имени Ленинского комсомола, производивший почти забытые нынче автомобили «Москвич». Работа была не ахти какая, но зато давала деньги на жизнь, временную прописку в Москве и койку в общежитии. Домой Веронике возвращаться не хотелось. Точнее, она просто не могла вернуться в родной поселок, откуда уезжала совсем недавно вся такая возвышенно-одухотворенная, проигравшей, побежденной обстоятельствами. Нет уж, лучше так, уборщицей, зато в Москве. «Главное, зацепиться в столице, а там все сложится», – рассуждала Вероника.