И проснуться не затемно, а на рассвете - Джошуа Феррис Страница 5

Итак, я наращивал Телефонной Книге новые передние зубы, когда он выудил из кармана я-машинку и принялся что-то искать в телефонной книге. Конечно, я не операцию на головном мозге ему делал, всего лишь наращивал зубы. Однако же и эта элементарная процедура требует сосредоточения и некоторого минимального участия со стороны пациента. Я глубоко убежден: если бы операции на головном мозге не требовали общего наркоза, пациенты умудрялись бы рыться в телефоне и прямо на операционном столе. Я не устаю поражаться, сколь многие действия кажутся людям вполне уместными во время лечения зубов. Миссис Конвой как-то рассказывала, что одна ее пациентка прямо во время чистки открыла флакончик с лаком и принялась красить ногти. За это ей пришлось выслушать страстную тираду о падении нравов в современном обществе – бедняжка не могла ни сбежать, ни выдвинуть какие-либо контраргументы, ведь во рту у нее был скейлер миссис Конвой.

Я попросил пациента, испытавшего острую необходимость порыться в телефонной книге во время лечения, убрать свой телефон подальше: он выполнил мою просьбу лишь после того, как отправил кому-то эсэмэс. Этот случай заставил меня вспомнить один любопытный период в своей жизни. Когда антидепрессант перестал действовать, а уроки испанского осточертели, я записался в тренажерный зал. На это меня сподвиг друг Макгоуэн. Вместе мы поднимали и опускали тяжести – и на целых полтора месяца я полностью отдался этому занятию, привлеченный сиянием блестящих грузов и обещаниями недюжинной половой удали. Впрочем, мне быстро надоел тусклый свет, и я переключился на лакросс. Помню, однажды я рассказал Макгоуэну, что весь вечер изучал свою телефонную книгу, и мне вдруг пришло в голову, что почти все эти люди мне – никто. Я решил удалить из я-машинки десяток-другой контактов, пусть некоторых из них я знал всю жизнь. Макговану мое решение не понравилось. «Это же твои знакомые», – сказал он. «Ну да. И что?» – «Тебя не парят твои знакомые?» – «А они должны меня парить?» – «Не понимаю, зачем ты вытворяешь такие вещи. Лучше не надо. Это меня угнетает». Я не понял, почему это его угнетает. Я же не его телефонную книгу чистить собрался. Через некоторое время мне позвонили с неизвестного номера. «Алло», – сказал я. «Как жизнь?» – поинтересовались на другом конце провода. «А кто спрашивает?» – спросил я. Это был Макгоуэн. С тех пор мы не общаемся.

Оторвавшись от зубов Телефонной Книги, я увидел на пороге своего кабинета миссис Конвой. Большую часть времени миссис Конвой была похожа на несчастную экскурсоводиху. Глядя на нее, вы представляли, что явились в некий музей на некую познавательную экскурсию, и за это вас теперь ждет страшная кара. Отчасти виной тому была ее водолазка цвета сырого мяса, заправленная в брюки и плотно облегающая расплющенную предпенсионную грудь. Отчасти – серебристый «ежик» и бледный пушок на лице и шее, который стоял торчком, словно притягивая воздушные шарики. Но сегодня миссис Конвой лучезарно улыбалась.

– Что такое? – спросил я.

– Вы молодец!

– Не понял?

– Я думала, вы против, а оказалось – нет.

– Бетси, о чем вы?

– Да о сайте же!

– О каком сайте?

– О сайте нашей клиники, – ответила она.

Я резко крутнулся на стуле и щелчком стянул резиновые перчатки.

– Нет у нас никакого сайта.

Оказалось, меня ждал большой сюрприз.

Бетси Конвой много лет была моим главным гигиенистом и завзятой католичкой. Если бы однажды я захотел стать добрым христианином – никогда не хотел, но если бы, – из меня получился бы неплохой католик вроде миссис Конвой. Она посещала мессы в церкви Святой Жанны д’Арк в Джексон-хайтс, где подкрепляла свою веру всевозможными телодвижениями, жестами, коленопреклонениями, декламациями, литургиями, пожертвованиями, исповедями, свечами, празднованиями дней святых и несколькими различными антифонами. Католики, подобно бейсболистам, общаются посредством шифрованного языка жестов. Безусловно, Римско-католическая церковь – позор человечества и бельмо на глазу Господа. Но надо отдать им должное: в их распоряжении – сложнейшие мессы, великолепнейшие святыни, старейшие гимны, самая впечатляющая архитектура и целый набор действий, обязательных для исполнения перед входом в храм. Все вместе это как нельзя лучше способствует единению с ближним.

Допустим, я вхожу с улицы и направляюсь прямиком к раковине, чтобы вымыть руки. Неважно, к какой раковине, миссис Конвой обязательно меня найдет. Выследит по запаху, как охотничий пес. И тут же спросит: «Ну, и чем это вы занимались?» Я отвечу, она скажет: «Почему вы все время мне врете?» Я отвечу, а она скажет: «Критика еще никого не убивала. Убивает курение. Какой пример вы подаете своим пациентам, тайком бегая на перекуры?» Я отвечу, она скажет: «Им вовсе не хочется слышать о «бренности бытия» от своего стоматолога. Когда это вы снова пристрастились к сигаретам?» Я отвечу, она скажет: «Силы небесные! Так что же вы всем говорите, будто бросили?» Я отвечу, она скажет: «Не понимаю, как моя забота о здоровье начальника может «душить на корню все доброе и вечное». Я лишь хочу, чтобы вы полностью реализовали свой потенциал. Самоконтроль еще никому не повредил». Я отвечу, она скажет: «Вот еще! Да ни за что на свете! Дались мне ваши раковые палочки! Что вы делаете? Ну-ка потушите сигарету!» Я попытаюсь сменить тему, отпустив ненавязчивый комментарий, а она скажет: «Смертные муки вам несу не я, а вредные привычки. Неужели вы хотите испортить легкие и умереть молодым?» Я отвечу, она скажет: «Вы уже в аду? Ну-ну! Рассказать вам, какой ад на самом деле?» Я отвечу, она скажет: «Да, раз уж вы сами заметили, любую беседу можно свести к разговору о спасении души. Жаль, это не происходит чаще. Зачем вы открыли окно?» Я отвечу, она скажет: «Мы на первом этаже. В худшем случае вы вывихнете себе лодыжку».

Или, допустим, я выхожу из туалета, и миссис Конвой поджидает меня в коридоре. «Я всюду вас ищу! – скажет она. – Где вы были?!» Я предложу очевидный ответ, она скажет: «Почему вы все время называете это Громоящиком?» Я подробно отвечу, а она помрачнеет и скажет: «Пожалуйста, не называйте свои достижения в уборной «струей папы Римского». Я прекрасно знаю, что папа для вас – только повод похохмить, да и вся Католическая церковь – не более чем точильный камень для вашего остроумия. Но я, так уж вышло, очень высокого мнения о церкви, и пусть вы сами понять это не в силах, проявите уважение ко мне и не оскорбляйте папу Римского». Я извинюсь, но она пропустит мои слова мимо ушей. «Честное слово, иногда я начинаю сомневаться, что вам вообще есть дело до чувств окружающих людей!» С этими словами она уйдет. А я так и не узнаю, зачем она караулила меня под дверью Громоящика, если не с единственной целью – испортить настроение нам обоим.

Позже, дав мне немного поизводиться, миссис Конвой спросит: «Ну, так скажите: вам есть дело до чувств других людей? Вы хоть немножко меня уважаете?»

Разумеется, я ее уважал. Допустим, все записанные пациенты явились вовремя, и на чистку пришли разом пять человек. Чтобы минимизировать время ожидания и максимизировать выручку, я бы пригласил трех-четырех гигиенистов. Но ведь в моем распоряжении была сама Бетси Конвой! Бетси Конвой при помощи одного или двух временных сотрудников успевала делать снимки, писать анамнезы, счищать зубной камень, полировать, рассказывать пациентам о важности профилактических мер, оставлять подробные заметки для последующего осмотра врачом-стоматологом (то есть мной) и при всем этом еще курировать подчиненных и следить за составлением расписания. Стоматологи мне не поверят. Просто потому что не у всякого стоматолога есть такой замечательный гигиенист, как миссис Конвой.