Отцовский штурвал - Валерий Хайрюзов Страница 5

Я вот сейчас пишу и думаю: где-нибудь в сорока-пятидесяти километрах от нас стоит поселок или деревня. Там есть рация или телефон, можно говорить хоть с Москвой. Когда летаешь, то почему-то это не приходит на ум. Что такое пятьдесят километров? Десять минут лету, даже анекдот толком рассказать не успеешь.

После обеда ходил смотреть речку на тот случай – вдруг прилетит самолет. Сесть практически негде, река узкая, мешают деревья, они будто заборы вдоль берега. Сейчас я и сам удивляюсь, как мы сели. Метр вправо или влево – и оборвали бы крылья. Может, и правда я счастливый?

Продукты расходуются быстро. Осталось три банки тушенки и банка сгущенного молока. Тушенку отложили на черный день. Собираем черемшу. Сапрыкин говорит – это сибирский чеснок, есть в ней все витамины.

Ночью к реке приходил медведь. Просили у Лохова пистолет поохотиться. Не дал. По-прежнему живет в кабине самолета. Наверное, думает, что мы нарочно сели в тайге, чтоб ограбить его.

– Командир, я так дальше не могу! – поднимаясь от реки и продираясь сквозь кусты, кричал Сапрыкин. – Или я его ухлопаю, или он меня. Пошел в самолет за посылкой, а он не пускает.

– За какой посылкой? – не понял Сушков.

– Совсем из памяти вышибло, – постучав себя по голове, ответил Сапрыкин. – В Бодайбо перед самым вылетом подошла ко мне бабенка. Спросила, когда Мишка Худоревский прилетит, мол, мне надо с ним в Иркутск посылку отправить. Ну, я ей говорю, давай, я передам Михаилу. Она обрадовалась: «Да вас там встретят, обязательно встретят». Я взял посылку и засунул ее к себе под сидение. И забыл. А сегодня утром вспомнил, вернее, живот напомнил. Вдруг там что-нибудь съестное есть? А этот озверел, не пускает. Чокнутый, точно, чокнутый.

Сушков посмотрел на расстроенного бортмеханика, спустился к реке. Следом, бормоча себе под нос, плелся Сапрыкин.

– Лохов! – громко крикнул Сушков. – Там у механика под сиденьем посылка. Дай ее сюда.

Через минуту открылась форточка, и Лохов подал Сушкову обшитый брезентом квадратный ящичек. Посылка оказалась тяжелой, килограммов восемь-десять. Сушков повертел ее в руках и передал бортмеханику.

– Семь бед – один ответ. Вскрой, посмотрим, что в ней.

Сапрыкин достал нож, аккуратно вспорол шов на брезенте и вытащил из мешка фанерный ящик. Лезвием ножа поднял крышку. Внутри оказалась еще одна упаковка, на этот раз из газетной бумаги. Сапрыкин сорвал бумагу. Плотно, один к другому в ящичке лежали коричневатые куски хозяйственного мыла.

– Только и всего, – разочарованно протянул Сапрыкин.

– А чего ты хотел, – улыбнулся Сушков. – Чтоб тебе тушенку сюда положили! Сколько я помню, из Бодайбо одно мыло посылают. Пожалуй, я кусочек возьму, рубашку постираю, а то вся потом провоняла.

– Послушай, Изотов, давай заодно и твой портфель ковырнем, – хитровато прищурился Сапрыкин. – Может, там еще одна бутылка завалялась. Что-то ты его все время за собой таскаешь. Спать – и то под голову кладешь. А может, как и этот, – Сапрыкин кивнул в сторону реки, – золото там хранишь?

– Этот портфель, ребята, подороже десятка ваших самолетов будет, – улыбаясь, сказал Изотов, – даже если их всех загрузить золотом. В нем, – Изотов хлопнул ладонью по портфелю, – будущая железная дорога. Она уже строится. Скоро здесь начнутся работы. Если, конечно, не помешают.

– Кто это помешает?

– Могут. – Изотов потеребил подбородок, некоторое время молча смотрел на реку, затем повернулся к Сушкову. – Германская армия где сейчас стоит? Вдоль нашей западной границы. Думаю, неспроста они там расположились.

– У нас с ними договор о ненападении, – заметил Сушков.

– Договор есть. Правильно, – согласился Изотов. – Только вот что я хочу вам рассказать. Перед командировкой заезжал я к брату в Читу. Он в Забайкалье служит, командиром бригады. Думаю, погощу у него дня два. А его среди ночи вызвали, в эшелон – и на запад. К чему бы такая спешка, а? Кумекаете? Мне ведь пришлось повоевать с ними.

Изотов задрал рубаху, показал сизый шрам на ребре.

– В шестнадцатом в Галиции получил.

– Да если полезут, мы им покажем кузькину мать, – махнул перед носом кулаком Сапрыкин.

– Этим сейчас, брат, много не навоюешь, – усмехнулся Изотов. – Я думаю, хватит нам сидеть. Нужно рубить плот и сплавляться по реке. Здесь можно сидеть до морковкиного заговенья.

– А золото, как с ним быть?

– Золото возьмем с собой, – сказал Сушков. – Оставлять его в тайге нельзя.

– Я вот приглядываюсь к тебе, – положив руку на плечо Изотову, проговорил Сапрыкин, – вроде бы ты мужик нетрусливый. А пошто там, в самолете, в грозу испугался? Чего бояться-то? Все равно двух жизней не бывает. Чему быть – того не миновать.

– Да я разве за себя испугался? Когда одни и нет никого за тобой, то и умирать легче, ну, не легче, спокойнее, что ли. А у меня дети. Младшему еще только три года.

– Верно говоришь, – подумав, согласился Сапрыкин. – Ради них живем.

– С собой туда ничего не захватишь, – раздумчиво сказал Изотов. – Все останется им, нашим ребятишкам.

– Эй, мужики, хватит философствовать, – остановил их Сушков. – Деревья на плот валить надо. И Лохова зовите. Хватит ему там штаны просиживать. Пусть разомнется малость.

21 июня. Случилась беда, утонул Изотов. Я до сих пор не могу опомниться. Все произошло нелепо.

Утром мы погрузили на плот все свое имущество. Лохов потребовал, чтобы он со своим грузом был на одной стороне плота, мы – на другой. Я пробовал его убедить, что груз надо разместить в центре плота, но он уперся как бык. Кое-как погрузились и отплыли. Минут через сорок показался nopог. От первого камня мы отвернули, потом плот стало заносить, и Никифор с шестом бросился на другой конец, к Лохову. Тот, как и в самолете, заорал: «Не подходи!» Никифор не сдержался, замахнулся на него шестом, Лохов – за пистолет. В это время плот налетел на камень. Изотов не умел плавать… Утонуло все золото. Никифор успел вытащить кошелку с продуктами. У меня разбита нога, кажется, вывих. Кое-как доплелись обратно до самолета.

Сушкова искали до осени, в основном охотники-промысловики. Выделить для этого самолет не представлялось возможным – шла война, на учете был каждый литр бензина. А к зиме, когда выпал снег, поиски были прекращены. Вскоре самолеты передали в распоряжение Государственного Комитета Обороны, и летчиков гидроотряда перевели в Забайкалье, на станцию Бичура.

Место не ахти какое, голая степь да небо. Есть еще заросшее травой, похожее на заржавевшую тарелку озерко, да на железнодорожной станции хорошо видимый с воздуха ориентир – прокопченная паровозным дымом водокачка.

Круглые сутки гудят на станции рельсы, идут на запад эшелоны, пиликают гармошки. Ситцевой волной выплескивают к вагонам бабы, ребятишки из окрестных деревень – ищут среди солдат родных, знакомых.