Маленький нью-йоркский ублюдок - М. Дилан Раскин Страница 51

Ладно, хватит об этом. В общем, по дороге домой я раздумывал об отце и обо всем об этом. Больше ничего особенного не припоминаю. Пару раз останавливался заправиться. Правая нога начала вдруг выкидывать фокусы, она была как в огне, пошли судороги, глаза слезились от усталости, остальное — за кадром. Но скоро Пенсильвания скрылась в зеркале заднего вида, и я опять въезжал на раздолбанный мост Джорджа Вашингтона. Было два часа ночи, а там все еще стояла пробка. Меня это, впрочем, не удивило. По возвращении в Нью-Йорк меня уже ничего не удивляло. Было темно и туманно, впрочем, как и перед отъездом. Та же хрень. Та же отвратительная хрень. Может, вид был бы не таким противным, если бы фоном шла какая-нибудь музыка, как это обычно бывает в кино, но музыки, естественно, не было.

Когда я въезжал на Шестьдесят восьмую аллею, было темно и тихо. Машины соседей выстроились вдоль улицы, «хонда сивик» моей матери как всегда стояла возле дома. Как раз за ней было свободное местечко, которым я и воспользовался. Ноги горели так, что хоть на стену лезь. Было четкое ощущение, что я совершил пятидесятимильную пробежку по пустыне. Я заглушил мотор и уставился на входную дверь. Красную дверь. Все двери в нашем квартале красные. Сил не было даже рассмеяться, хоть я и пытался. Уж не знаю, чего я нашел в этом такого чертовски забавного, но рассмеяться попытался. Затем очень осторожно вылез из машины — не хотелось, чтобы меня заметили какие-нибудь дотошные соседи, хотя эти негодяи, конечно же, давно дрыхли. По дороге к дому ко мне подбежала местная бездомная кошечка, Мисси, замяукала и все такое. Хорошая киска эта Мисси.

— Эй, Мисси-крошка, — сказал я, наклоняясь погладить ее по голове. — Как ты тут поживала, моя маленькая? Она ничего не ответила.

Мы вместе подошли к крыльцу и присели. Ни у кого не горел свет, тишину нарушали только обычные гонки на мотоциклах, которые устраивают местные дегенераты там подальше, на главной улице. Потому что там в такой поздний час практически не бывает копов. Ну, мы довольно долго просидели на ступеньках, глядя по сторонам и наслаждаясь моим монологом. Меня подкашивала усталость. Я даже голову прямо держать не мог, поэтому положил подбородок на колени и глядел в туманную перспективу квартала. Твердил себе, что все обойдется: «Как-нибудь проживешь, Майк, все как-нибудь устроится», — шептал я самому себе. Просидел я так на крыльце минут сорок, привыкал к новой-старой обстановке и размышлял о жизни. И через некоторое время мой силуэт, вслед за татуировкой трехлетней давности и когда-то прекрасным воображением, начал исчезать в тумане темного нью-йоркского утра. Кажется, даже пошел дождь. Точно не помню, но я бы тогда возражать не стал.

На этом моя история заканчивается, и вот сейчас я задаюсь вопросом, чего бы еще к ней добавить. Наверное, следует добавить — с некоторой долей уверенности, — что Нью-Йорк, с тех пор, как я из него уехал, ни капельки не изменился. Он по-прежнему набит самыми мерзопакостными сволочами из всех, существующих на земле, по-прежнему пагубен для вдохновения и слишком дорог, чтобы в нем жить. Иными словами, Нью-Йорк может отправляться в анальное отверстие. Несмотря на подобные настроения, я каким-то образом умудряюсь сохранять спокойствие и держаться подальше от неприятностей, а также учусь делать все вовремя и по порядку. Естественно, я все так же испытываю неприязнь к братьям по разуму и разочарование в этом тухлом материалистическом обществе, в котором нам приходится выживать день за днем, хотя в последнее время умерил разрушительные порывы в отношении мебели. Не могу сказать, надолго ли, но пока идет как идет — я ловлю момент, раз организм позволяет. В колледж я еще не вернулся и, по правде, все еще безработный. Но уже через неделю, когда канцелярская крыса официально зачислит меня в штат одной занюханной библиотеки на бульваре Фрэнсиса Луиса, положение изменится. Угореть можно. Возможно, вы как-нибудь наткнетесь на меня, когда я буду спать на своем месте, и подумаете, что я такой же обделенный жизнью работник, как и все остальные. Ну и зря, ведь я — замаскированный обладатель чрезмерных жизненных благ. Прикол, но я до сих пор время от времени говорю, что пишу книгу. А еще, что у меня диплом по адоксографии, ведь никто и понятия не имеет, что это за хрень. И вы, наверняка, тоже. Но звучит здорово, отчасти потому я так и говорю, что сам понятия не имею, ни что это такое, ни что делать со своей жизнью в плане выбора профессии. Если смотреть реалистично, скорее всего я стану профессиональным бездельником. Либо это, либо буду торчать на какой-нибудь паршивой работенке, выколачивая гроши, у моей дель Соль на спидометре будет миллион миль, и с каждым днем мне придется все больше и больше экономить, пока я наконец не окочурюсь от голода. Несмотря на неописуемую мрачность такой перспективы, я почти уверен, так и случится. И это будет прямым следствием непостоянства вдохновения в этом мире. Потому что в конечном счете, дорогие друзья, все держится только на вдохновении. А вдохновение — как ни пытаешься его удержать, — приходит и уходит, когда вздумается.