Арабская жена - Таня Валько Страница 53

Приблизившись почти к самой линии воды, мы едем вдоль берега. Мне жаль чистого песка, но, видимо, так делают все — парковок нет нигде. Выбрав наконец идеальное местечко, мы паркуем машины полукругом (и таким образом снова окружаем себя стеной!). Вдоль побережья стоят летние домики для общего пользования: низ у них прочный, каменный, а верх — из пальмовых веток. Никаких кондиционеров, разумеется, нет, зато их насквозь продувает ветер, и от палящих лучей солнца они спасают.

Мы расстилаем ивовые подстилки, расставляем пластиковые столики и стулья. Женщины начинают подавать бодрящий охлажденный чай из гибискуса, а к нему кокосовые пирожные и безе. Мы уже чувствуем себя как дома. Каждый устраивается поудобнее, и мы предаемся отдыху. Дети, как обычно, носятся туда-сюда, но, слава богу, моря они боятся, потому на глубину не лезут. У одной лишь Марыси есть круг безопасности, а на ручках — надувные рукава. Ахмед идет с ней купаться, а я все верчусь на нашей подстилке, которую мы расстелили немного поодаль от остального общества.

Впрочем, сегодня оно, это общество, не такое уж и шумное: все ведут себя сдержанно, говорят мало. Чувствуется общее напряжение, которое, кажется, вот-вот разразится бурей. Одна только Хадиджа лучится радостью от осознания, что ее сыновья проведут с ней все выходные. Красивые парни: одному двенадцать лет, другому четырнадцать, а самому старшему семнадцать. Они неуклюже уворачиваются от материнских нежностей. Еще в машине Ахмед сказал мне, что старшему Хадиджа за наши деньги купила автомобиль, новенький «Фольксваген-гольф», мол, в качестве подарка за хорошо сданный выпускной экзамен. Но этот факт, как ни странно, моего великодушного мужа ни капли не рассердил: он оправдывает сестру, говорит, что способен ее понять. Мне не хочется выглядеть скрягой, и я согласно киваю, хотя на самом деле у меня есть большое желание устроить ей скандал.

Намазавшись маслом от солнца и заколов волосы, я принимаюсь лениво разглядывать красивый пляж, а заодно и отдыхающих по соседству людей. Иностранцев не видно, вокруг сплошь арабы. Мужчины дефилируют в шортах, в них и купаются; в плавках один лишь Ахмед. А женщины… Очередной шок для меня! Только я, я одна, не стесняясь своего целлюлита и жировых складок, надела купальник, да еще и раздельный! В панике я осматриваюсь кругом. Цветные купальнички только на девочках лет до десяти; похоже, девочкам постарше и взрослым женщинам носить купальные костюмы запрещено. Девушки-подростки купаются в велосипедках или лосинах из лайкры, а грудь (или ее отсутствие) прикрывают футболками. Каждая — прямо-таки Мисс Мокрая Майка! [27]Ну а замужние женщины купаются в одежде. В чем приехали, в том и входят в соленую морскую воду: в длинных, до земли, платьях, с платками на головах… Бродят по колено в воде, поскольку плавать, конечно же, не умеют и боятся волн; впрочем, на мели они храбро приседают на корточки и потом визжат, когда набежавшая волна приподнимает намокшую ткань платья.

Я вновь оглядываю всю нашу группу, силясь отыскать еще хоть одну «развратницу». Чувствую себя так, будто я совсем голая.

— Ну, что же ты растерялась? — Малика подбегает ко мне и, словно шаловливый ребенок, обсыпает меня песком. — А ну-ка, быстрее в море! Плавать же ты умеешь? — кричит она и бежит к набегающим волнам.

Уф-ф, какое облегчение! Она тоже в купальнике! Правда, в цельном, но на тоненьких шлейках и с высоко вырезанными трусиками. Глубокое декольте открывает ее большую грудь. Выглядит Малика весьма сексапильно, но совершенно этого не стесняется.

— Как тебе эти идиотки? — показывает она на своих соотечественниц, купающихся в платьях.

— Ты о чем?

— Два в одном: и поплавают классическим арабским стилем, и вещи заодно постирают. Гляди-ка — экономия времени и денег!

У меня в голове не укладывается: Малика умеет вольнодумно смеяться над традициями и обычаями своего народа, — а с другой стороны, она сама восточная женщина до мозга костей, импульсивная и злопамятная.

— Малика, я что-то не вижу Самиры, — говорю я, приблизившись к ней. — Я о ней тревожусь. Она не поехала с нами?

— Нет. После приятной беседы с папочкой она заперлась в своей комнате и сказала, что не выйдет оттуда. Ну а он постыдился в присутствии стольких людей высаживать двери. В общем, все скверно. — Малика становится серьезной.

— Почему же никто из вас не вмешивается?! — возмущаюсь я. — Неужели вы не хотите ей помочь, не желаете ей счастья?

— Дорогая моя, это не так-то просто. Мама уже пыталась…

— Да, я слышала, — перебиваю я, чтобы не вынуждать ее повторять эти позорные вещи.

— Меня бить он бы не осмелился, но против меня у него есть другие козыри.

— Разве может он как-то помешать тебе? У тебя столько возможностей, положение в обществе… Вся семья использует твои связи.

— Связи связями, но есть древние законы, которые даже мне не по зубам. Я не могу явно нарушать эти законы — могу лишь потихоньку обходить их, если будет на то молчаливое согласие моей семьи. Но если наши дорогие родственнички сейчас распустят языки, то и я поневоле окажусь вместе с мамой и Хадиджой в нашем премилом семейном гнездышке, причем — только этого не хватало! — под попечительством папочки. И я не выиграю ни один суд. Это я отлично понимаю.

— Даже ты?!

— Да, дорогая. — Малика грустно качает головой. — Даже я, такая хитрая лисица.

Мы с ней садимся в мелкую воду у берега, набираем в ладони чистейший песок и пересыпаем мокрые зернышки между пальцами. Мне не хочется понуждать ее говорить, не хочется торопить ее. Меня смущает выслушивание их семейных тайн и полоскание грязного белья, которого, как оказывается, немало.

— Я нахожусь под опекой дедушки, что официально признано судом, — продолжает она. — Но это всего лишь видимость. Так называемая «липа».

— А что с дедушкой? Он умер? — Я уже всякого ожидаю, здесь ведь все возможно.

— Ну, ситуация не настолько плоха, — смеется Малика. Кажется, ее позабавила моя испуганная мина. — Он за границей, в Штатах, живет у своего брата. Он там уже так долго, что люди даже перестали спрашивать о нем.

— Сколько лет он там?

— Восемь.

— Что-о-о?! Вот это да! И ты все это время числишься под его опекой?

— Ага-а-а… — Малика хихикает и кокетливо строит мне глазки.

— И что, отец способен на тебя донести? На собственную дочь?

— Не знаю, способен или нет, но я у него на крючке. А в довершение всего я живу вместе со своим двадцатиоднолетним сыном, а это, с точки зрения наших великолепных законов, абсолютный разврат и испорченность…

— Стоп-стоп! Опять я кое-чего не знаю, — перебиваю я ее, внезапно поднимаясь на ноги. — Так у тебя есть сын? Минуточку… Но ведь ты, если не ошибаюсь, никогда не была замужем! — Заинтригованная, я гляжу на нее. Ух, сколько тайн у этих арабов!