Давайте напишем что-нибудь - Евгений Клюев Страница 55

Итак, повторяю почти в точности: «Тут-то и возникла на горизонте голая Баба с большой буквы». И, надо заметить, возникла отнюдь не одна, но в неприятной компании эскимоса Хухры-Мухры…

Компания только издали казалась неприятной, приблизясь же, оказалась просто приятней некуда – доселе занятые спичками персонажи аккуратно положили спички на лед и залюбовались подошедшими.

– Приятные люди, – честно начал Деткин-Вклеткин, а закончил еще честнее: – Хотя раньше казались омерзительными.

Случайный Охотник и Карл Иванович, внутренний эмигрант, согласились с ним сначала целиком, а потом – чтобы не было сомнений – еще и полностью.

– Знаете, что сделало нас такими? – в один голос спросили Хухры-Мухры и голая Баба с большой буквы.

– Да нет, откуда же… – продолжал быть честным Деткин-Вклеткин.

– Мы так и подозревали! – возликовали Хухры-Мухры и голая Баба с большой буквы. – Такими сделало нас искусство.

– Какое конкретно искусство? – придрался высокообразованный Деткин-Вклеткин.

– Конкретно искусство ваяния, – стремглав ответили Хухры-Мухры и голая Баба с большой буквы: было видно, что ответ на данный вопрос подготовлен ими заранее. Это растрогало Деткин-Вклеткина, но он и виду не подал.

Не чуткий ни к чему прекрасному, кроме своих же гадких самодельных виршей (которые автор чуть выше неосторожно квалифицировал как произведения «поэта»), Карл Иванович, внутренний эмигрант, сказал в ледяное пространство:

– Почему у меня такая голая жена?

– Вы кого имеете в виду, – с ужасом спросила голая Баба с большой буквы, глазами поискав вокруг себя других особ женского пола и не найдя больше ни одной.

– Вас, – просто, но с испугу тоже на «вы», ответил Карл Иванович, внутренний эмигрант.

– Разве мы знакомы? – Голая Баба с большой буквы принялась во все свои чудом уцелевшие глаза рассматривать старикана, на губах которого ослепительно блестел жир съеденной им в одиночестве оленихи. Так и не узнав, в конце концов, Карла Ивановича, внутреннего эмигранта, голая Баба с большой буквы обратилась к Хухры-Мухры: – Мастер, неужели Вы изваяли и этого… и это произведение?

Хухры-Мухры сделал еще один шаг вперед – и стоявшие перед ним зажмурились: настолько красив был теперь Хухры-Мухры.

– Искусство преобразило меня, – хорошо поставленным на почетное место голосом начал Хухры-Мухры. – Но по отдельным едва заметным чертам присутствующие смогут, наверное, опознать во мне знакомого им эскимоса Хухры-Мухры.

– Вы больше не эскимос разве? – воодушевился Карл Иванович, уловив в высказывании Хухры-Мухры едва заметные эмигрантские нотки.

– Я бы попросил Вас – насколько могу любезно, – обратился к нему преображенный Хухры-Мухры таким образом, каким вообще в жизни никогда не обращался ни к кому: во-первых, на «вы», во-вторых, с изысканностью аристократа плоти и крови, – не торопиться задавать следующий вопрос, пока Вы не получили ответа на предыдущий.

– Да я уж и не чаял получить ответ на предыдущий, – пробурчал Карл Иванович, покосившись на примолкшую в стороне голую Бабу с большой буквы. Та сразу вздрогнула от нехорошего воспоминания.

– А вот и напрасно! – дружелюбно рассмеялся преображенный Хухры-Мухры. – Оскорбив голую Бабу с большой буквы (назвав ее своею женой, я имею в виду), Вы, тем не менее, не утратили права на то, чтобы получать ответы на все интересующие Вас вопросы. – Вас же, насколько я понимаю, интересует вопрос, почему эта особа обнажена. С удовольствием отвечаю на поставленный Вами вопрос…

– Вы стали просто вежливей меня, – против воли перебил его Деткин-Вклеткин, – а я, между прочим, еще недавно был самым вежливым персонажем в этом художественном произведении!

– Да полно, полно!.. – обезоруживающе улыбнулся Хухры-Мухры, в улыбке обнаружив ослепительно белые зубы, весело перемежающиеся со свежевставленными золотыми. – Если позволите, я продолжу отвечать на вопрос Карла Ивановича, внутреннего эмигранта. Так вот… данная особа обнажена потому, что она прекрасна, а все прекрасное должно быть голым, как данная Баба с большой буквы. Это было «во-первых» – если вдруг Вы начнете считать. Во-вторых, данная голая Баба с большой буквы вырубалась уже не тем новичком-неумехой, который вырубил во-о-он того стоящего в стороне окровавленного урода, но ваятелем со стажем…

Случайный Охотник, на которого Хухры-Мухры небрежно указал кивком монументальной своей головы, тут же прекратил осуществлявшуюся им подготовку к переходу в аттитюд и принялся так смотреть на Хухры-Мухры, что любой бы на месте Хухры-Мухры в гробу перевернулся. Однако тот не только не лег в гроб и не только не перевернулся там, но и вовсе не взглянул на Случайного Охотника больше ни разу. От этого у Случайного Охотника все поплыло перед глазами кролем, и с отчаянья он, изящно чередуя гекзаметр с пентаметром, даже сочинил песнь, полную неподдельного страдания, две первые строки которой звучали так:

Нет, не отец ты мне вовсе, ты жалкий и подлый обманщик.

Я бы тебя удавил – рук неохота марать!

Напевая эту песнь, Случайный Охотник стал так, чтобы Хухры-Мухры вообще не попадал в поле его зрения, и внимательно слушал злодея дальше. Кровь же он сразу старательно смыл, растопив часть снега в большом чане, который на протяжении всей главы был аккуратно закреплен у него за спиной и попросту не бросался в глаза.

– В чем на сей раз особенно проявилось мое мастерство, – продолжал Хухры-Мухры, игнорируя присутствие первого своего – неудачного, с его точки зрения, – творения (между тем, как остальные, глубоко проникшись искренним страданием отвергнутого сына, горько плакали над его печальной судьбой, на которую Хухры-Мухры время от времени чихал), так это в том, что мне впервые удалось добиться от ледоруба – неподатливого и, в сущности, грубого инструмента – поразительной точности. Ледоруб высек голую Бабу с большой буквы не только изо льда, но и из неприглядной одежды, покрывавшей бренное ее тело. Причем ни разу не коснувшись самого тела – и навеки сохранив его тепло и свежесть.

– Голой Бабе с большой буквы давно уже седьмой десяток пошел, – неизвестно зачем сказал Карл Иванович, внутренний эмигрант, неприятно удивив как голую Бабу с большой буквы, так, в общем-то, и всех остальных.

– Вы это к чему? – хором спросили остальные. В хоре грудным меццо солировала голая Баба с большой буквы.

– К тому, что как тепло, так и свежесть тела голой Бабы с большой буквы весьма сомнительны, – на сей раз совсем прямо высказался еще и плохо воспитанный, оказывается, Карл Иванович, внутренний эмигрант.

– О таких вещах вообще не говорят вслух, – интеллигентно поморщился Деткин-Вклеткин. – Вношу предложение считать, что этого скотского замечания – я имею в виду только что прозвучавшее замечание об отсутствии тепла и свежести в теле голой Бабы с большой буквы – никто из присутствующих, особенно голая Баба с большой буквы, не слышал. Кто за это предложение, прошу голосовать.