Китай. Искусство есть палочками - Полли Эванс Страница 55

Мы с Лицзюань и Шестым сели на автобус, который и довез нас до первого пункта назначения под названием Мань Фэй Лун. Остальные пассажиры автобуса возвращались к себе в деревню из города. Один парень вез мешок с живыми цыплятами, из которого доносилось жалобное попискивание. Какая-то тучная тетка тащила большой куль с кормом для свиней, на котором сидел и, что называется, в три горла жрал ярко-розовый поросенок, причем хвост его, вопреки всем законам гравитации, стоял торчком, напоминая итальянские макароны фузилли в виде пружинки. Соседка этой женщины везла маленький детский велосипед. Каждые несколько минут она смотрела на свое приобретение и улыбалась, по-видимому, предвкушая, как обрадуется сын или дочка такому роскошному подарку, а мы всё ехали и ехали через бесконечные заливные поля, банановые рощи и плантации гевей, из сока которых производили натуральный каучук. Деревца росли аккуратными рядами. На коре были сделаны небольшие надрезы, а внизу привязаны маленькие чашечки, чтобы собрать буквально по капле драгоценный сок.

В Мань Фэй Лун мы посетили пагоду, строительство которой датируется 1204 годом. Здесь со стройным золотым Буддой соседствовала статуя богини народности дай, с длинными развевающимися локонами. По легенде, ее волосы спускались до самой земли, и так богиня кормила людей. Рядом стояли павлин, символизирующий женскую красоту, и слон — воплощение мужественности и силы.

Мы пообедали в этом крошечном городке. Мимо то и дело проезжали монахи на мопедах и велосипедах. Поскольку руки помыть было негде, я достала свой дезинфицирующий гель и предложила его Лицзюань и Шестому. Лицзюань из вежливости взяла капельку и протерла ладони, а Шестой пришел в ужас.

— Что это? — тихонько спросил он у Лицзюань.

— Хочешь руки помыть?

Шестой яростно затряс головой. По-видимому, сама мысль об этом привела мальчугана в ужас. Мы попробовали блюдо местной кухни — жареного цыпленка и свинину, по вкусу напоминающую колбасный фарш, а потом отправились на рынок, чтобы купить съестного в дорогу. Деревенька, где мы собирались остановиться на ночлег, очень бедная, так что лучше позаботиться об ужине заранее.

Лицзюань выбрала торговца, который со скучающим видом крутил в руках грязный ножик. Лично мне этот тип совершенно не понравился. Перед ним на деревянном прилавке лежала туша свиньи, почти целиком состоявшая из жира с тонкими прослойками мяса.

— Ты любишь свинину? — весело спросила Лицзюань и улыбнулась.

Что? Да этой свинье надо для начала провести липосакцию, но я решила не вступать в конфронтацию и поэтому просто кивнула. Лицзюань начала торговаться. Забавно, что диалог между ней и торговцем почти слово в слово повторял те диалоги, которые мы заучивали в Лондоне на занятиях. Мне тогда показалось, что так не бывает и это явное преувеличение, и только теперь я поняла, что это ключ к выживанию в сельской местности. Беседа продавца с покупателем строилась примерно следующим образом.

Лицзюань (незаинтересованным тоном). Почем свининка?

Торговец. Восемь юаней за цзинь [13].

Лицзюань (громко охая). Восемь юаней? Слишком дорого!

Торговец. Восемь юаней — это дешево. На прошлой неделе я продавал по десять юаней за цзинь. (При этом он смотрит потенциальной покупательнице прямо в глаза в надежде, что та поверит.)

Лицзюань. Я не могу себе этого позволить! У меня престарелые родители, пятнадцать голодных детей и целая орава кур, которых тоже надо кормить. Если я отдам восемь юаней, то не хватит денег на зерно, и мы все умрем от голода. Давайте за шесть, а?

Торговец. Шесть? За эту вот прекрасную свинку?

Ну, раз у вас нет денег, могу продать вам свиные ножки, из них получится наваристый бульон. (При этом он воинственно потрясает ножом: то ли собирается отчикатъ для нас свиные ножки, то ли просто оскорбился за свою свинью, я так и не поняла.)

Лицзюань. Ладно. Может, сойдемся на семи?

Торговец (сквозь зубы, чтобы мы поняли, как нелегко ему далось решение). Так уж и быть…

Автобус до Дунфана, откуда начинался наш поход, отправлялся в два часа, но когда Лицзюань провела рекогносцировку на местности, оказалось, что он уедет не раньше четырех. Дорога займет около трех часов, а это означало, что в Дунфан мы доберемся уже затемно, а оттуда нам придется еще два часа идти через джунгли до деревни, где намечен привал. Усомнившись, а так ли хорошо Лицзюань знает дорогу, чтобы тащить меня ночью через джунгли, я нашла альтернативное решение — такси.

Лицзюань провела переговоры и сбила цену до восьмидесяти юаней. Автобус все равно обошелся бы нам в тридцать юаней на троих, поэтому я с радостью заплатила разницу, и мы поехали по колдобинам и ухабам. В какой-то момент Шестой буквально катапультировался с сиденья и ударился головой о потолок машины, вскрикнув от боли, но зато в итоге мы добрались до Дунфана без пятнадцати четыре — автобус-то еще даже не отъехал — и углубились в джунгли.

— Смотри по сторонам! — велела мне Лицзюань. — Местные сказали, что тут полно медведей, и посоветовали, если вдруг мы с ними столкнемся, замереть без движения, потом потихонечку свернуть в сторонку и бежать, что есть мочи! — Девушка издала нервный смешок.

Чтобы отвлечься от мысли о том, что мой череп может размозжить одним ударом лапы бурый азиатский медведь, я принялась расспрашивать Лицзюань о ее семье. Бабушка Лицзюань во времена «Культурной революции» провела три года в тюрьме, поскольку случайно уронила на землю значок с портретом Мао и на него нагадили курицы, а кто-то из очевидцев донес властям. Кроме того, Лицзюань пересказывала мне все, что слышала от своей матери о «Большом скачке».

— Мама вспоминала, что они с голодухи ели листья.

— Неужели люди до сих пор не разочаровались в Мао, несмотря на то, что он принес им столько страданий?

— Местные считают его богом.

— А ты?

— Ну, я думаю, он в чем-то был прав, а в чем-то нет, но богом я его не считаю. — Лицзюань замолчала. — Мне повезло. Я родилась в 1979 году.

То есть через три года после смерти Великого Кормчего и через год после того, как Дэн Сяопин пришел к власти, упразднил коммуны и разрешил крестьянам зарабатывать на жизнь своим трудом.

— А люди до сих пор говорят о том, что случилось, или предпочли забыть? — не унималась я.

В первые недели пребывания в Китае я воздерживалась от подобных вопросов. Мне казалось невежливым копаться в трагическом прошлом этих людей и бередить старые раны. Я думала, что они не захотят делиться ужасами пережитого с иностранкой, но потом я пришла к выводу, что китайцы беседуют на эту тему совершенно спокойно. Все, с кем я говорила, реагировали одинаково: да, это ужасно, но все в прошлом.

— Иногда говорят, — пожала плечами Лицзюань. — Как-то раз я сопровождала группу туристов из Шанхая. В свое время их всех сослали в эти места в трудовые лагеря, и теперь они захотели вернуться сюда снова.