Американха - Нгози Адичи Чимаманда Страница 57

— Понимаю, — тихо сказала Мариама. — Желаете посмотреть фото? У меня такая прическа есть в альбоме.

Альбом пролистали, и клиентка наконец удовлетворилась и уселась, вокруг шеи ей повязали потрепанный пластик, высоту кресла подогнали по росту, а Мариама все это время несла улыбку, исполненную всевозможных недомолвок.

— Я тут последний раз ходила к одной плетельщице, — сказала клиентка, — та тоже африканка, так она решила подпалить мне чертовы волосы! Достала зажигалку, а я такая: Шонтэй Уайт, не дай этой женщине поднести эту штуку близко к твоим волосам. И я такая спрашиваю, а это еще зачем? А она такая, хочу почистить вам косы, а я такая, что? Она мне пытается показать, пытается провести зажигалкой вдоль косы, и тут я прям с катушек слетела.

Мариама покачала головой:

— Ох, беда. Жечь — плохо. Мы так не делаем.

Вошла клиентка, волосы — под ярко-желтой лентой.

— Здрасьте, — сказала она. — Хотела б заплестись.

— Вам какие косички? — спросила Мариама.

— Да просто обычные «квадратики», средние.

— Хотите длинные? — уточнила Мариама.

— Не очень. Может, до плеч?

— Ладно. Пожалуйста, садитесь. Она вас обслужит, — сказала Мариама, показав на Халиму, — та сидела в глубине салона, вперев взгляд в телевизор. Халима встала и потянулась — чуть дольше необходимого, словно демонстрируя неохоту.

Женщина села и махнула рукой на горку дисков.

— Продаете нигерийское кино? — спросила она у Мариамы.

— Было такое, но у меня поставщик бросил свое дело. Хотите купить?

— Нет. Просто у вас их, я гляжу, много.

— Некоторые прям хорошие, — сказала Мариама.

— Я это смотреть не могу. Видимо, предвзята. У меня дома, в Южной Африке, нигерийцы знамениты тем, что воруют кредитки, ширяются наркотиками и творят черт-те что. Наверное, и фильмы у них типа того же.

— Вы из Южной Африки? Никакого акцента! — воскликнула Мариама.

Женщина пожала плечами.

— Я тут давно. Разницы почти никакой.

— Да, — сказала Халима, внезапно оживившись, и встала позади клиентки. — Когда я сюда приезжаю с сыном, они бьют его в школе из-за африканского акцента. В Ньюарке. Вы бы видите лицо моего сына! Бурое как лук. Они бьют, бьют, бьют его. Черные ребята так вот его бьют. Теперь акцент всё — и никаких проблемов.

— Какой ужас, — сказала женщина.

— Спасибо. — Халима улыбнулась, влюбленная в эту женщину за ее невозможный подвиг — американский акцент. — Да, Нигерия очень коррупция. Худшая коррупция в Африке. Я кино смотрю, но нет, в Нигерию не еду! — Она слегка махнула рукой.

— Я не могу жениться на нигерийце и никому в семье не дам жениться на нигерийце, — сказала Мариама и метнула извиняющийся взгляд в Ифемелу. — Не все, но многие делают там плохое. Даже убийство за деньги.

— Ну, про это мне неизвестно, — сказала клиентка нерешительно сдержанным тоном.

Аиша глядела на все это молча и лукаво. Погодя она шепнула Ифемелу с подозрением на лице:

— Вы тут пятнадцать лет, а американского акцента нет. Почему?

Ифемелу пренебрегла этим вопросом и вновь открыла «Тростник» Джина Тумера. Уставилась на строчки и внезапно пожалела, что не может обратить время вспять и отложить свой отъезд домой. Возможно, она поторопилась. Не надо было продавать квартиру. Надо было принять предложение журнала «Письмовно» о покупке ее блога и о найме ее на зарплату как ведущей. А ну как вернется она в Лагос и поймет, что это было ошибкой? Даже мысль о том, что она всегда сможет возвратиться в Америку, не утешила ее, как хотелось бы.

Фильм закончился, и в возникшем затишье клиентка Мариамы сказала:

— Вот эта тугая. — Коснулась одной из кукурузных «грядок», змеившихся у нее по черепу, голос — громче необходимого.

— Нет проблем. Сделаю по новой, — сказала Мариама. Она угождала, стелила гладко, но Ифемелу видела, что Мариама считала свою клиентку нахалкой, а косичку — нормальной, но то была часть ее новой американской самости — пыл клиентского обслуживания, блескучая фальшь поверхностей, и Мариама приняла ее, впитала. Когда клиентка уйдет, она, может, стряхнет с себя эту маску и скажет что-нибудь Халиме и Аише об американках, до чего они избалованные, незрелые и самоуверенные, но со следующей клиенткой она опять станет безупречной версией себя-американки.

Ее клиентка произнесла:

— Миленько. — Расплатилась с Мариамой и ушла, а вскоре явилась молодая белая женщина, мягкотелая и загорелая, волосы стянуты сзади в свободный хвост.

— Здрасьте! — сказала она.

Мариама ответила: «Здрасьте» — и стала ждать, вновь и вновь отирая руки о перед шортов.

— Я бы хотела заплести волосы. Вы же можете меня заплести, правда?

Мариама улыбнулась чрезмерно угодливо.

— Да. Мы делаем какие угодно прически. Хотите косы или «кукурузу»? — Теперь она ожесточенно вытирала кресло. — Прошу вас, садитесь.

Женщина села и сказала, что хочет «кукурузу».

— Как у Бо Дерек в кино. Знаете фильм «10»? [114]

— Да, знаю, — сказала Мариама. Ифемелу усомнилась в этом.

— Меня зовут Келси, — объявила женщина словно бы всем в зале. Она вела себя с настырным дружелюбием. Спросила, откуда Мариама, сколько та прожила в Америке, есть ли у нее дети, как идут дела.

— Дела по-всякому, но мы стараемся, — сказала Мариама.

— Но у себя в стране вы бы этим не могли заниматься, так? Не чудесно ли, что вам удалось приехать в Штаты и ваши дети могут теперь жить лучше?

У Мариамы сделался изумленный вид.

— Да.

— А женщинам у вас в стране разрешено голосовать? — спросила Келси.

Долгая пауза.

— Да.

— Что вы читаете? — обратилась Келси к Ифемелу.

Ифемелу показала ей обложку романа. Заводить разговор не хотелось. Особенно с Келси. Она распознала в Келси национализм либеральных американцев, изобильно критиковавших Америку, но не любивших, когда за это брался кто-то другой, от остальных ожидалось молчание и благодарность. И они всегда напоминали, до чего Америка лучше того места, откуда вы приехали.

— Хорошая?

— Да.

— Роман, верно? О чем?

Почему люди спрашивают «О чем?», будто роман непременно о чем-то одном? Ифемелу этот вопрос не нравился — и не нравился бы, даже если, вдобавок к своей подавленной нерешительности, у нее не проклевывалась головная боль.