Самарканд - Амин Маалуф Страница 59

Только это еще и сдерживало казаков, готовых к осаде Меджлиса. Ляхов в окружении русских и персидских офицеров был занят диспозицией живой силы и пушек. Всего пушек насчитывалось шесть, самая мощная находилась на площади Топхане. Несколько раз полковник прогарцевал в зоне досягаемости ружейного выстрела, но айятоллы удержали «сыновей Адама» от выстрела, боясь, как бы царь не воспользовался этим в качестве предлога для оккупации Персии.

К середине утра был отдан приказ об атаке. Хотя и заведомо неравный, бой тем не менее длился шесть или семь часов. Обороняющимся удалось вывести из строя три пушки.

Это был героизм отчаяния. На закате в персидском парламенте, первом за всю историю Персии, был вывешен белый флаг. Однако, после того как отгремели последние залпы, Ляхов снова приказал стрелять. Директивы царя стали ясны всем: не просто покончить с парламентом как с общественным институтом, но и разрушить само здание Бахаристана, чтобы жители Тегерана увидели руины и навсегда зареклись что-то менять в своей стране.

Бои в столице еще не закончились, как первый выстрел раздался в Тебризе. По окончании уроков в школе я зашел за Говардом: нам предстояло встретиться с Фазелем в одном из энджуменов и втроем отправиться на обед к одному из его родственников. Не успели мы углубиться в лабиринт базарных улочек, как где-то, судя по всему, неподалеку, грянули выстрелы.

С любопытством, не лишенным безрассудства, мы поспешили прямо туда, откуда они донеслись. И вышли на орущую толпу. Пыль, дым, лес дубинок, ружей и факелов, крики — все это неслось на нас. Что кричали, я разобрать не мог, поскольку это было на азери — разговорном турецком, бывшем в ходу в Тебризе. Баскервиль перевел: «Смерть конституции! Смерть парламенту! Долой атеистов! Да здравствует шах!» Десятки жителей разбегались в стороны, спасаясь от разъяренной колонны. Какой-то старик тянул за веревку обезумевшую козу. Женщина споткнулась и упала, сынишка лет шести помог ей подняться и бежать.

Мы с Говардом также ускорили шаг, спеша добраться до места встречи с Фазелем. По дороге нам встретилась группа молодых людей, строивших баррикаду: несколько стволов, на которые в беспорядке были навалены столы, кирпичи, стулья, лари, бочки. Нас узнали и пропустили, советуя поторопиться и объяснив: «те должны пройти здесь», «они хотят сжечь квартал», «они поклялись перерезать всех «сыновей Адама».

Когда мы добрались до энджумена, то увидели Фазеля, окруженного несколькими десятками вооруженных человек. Сам он был без ружья, только при пистолете — австрийском «Манлихере», — который служил ему для того, чтобы указывать каждому место, которое он должен занять. Он был спокоен, не то что накануне — так может вести себя человек действия, когда приходит конец невыносимому ожиданию.

— Ну вот! — бросил он нам с едва заметным победным выражением. — Все, о чем предупреждал Панов, сбылось. Полковник Ляхов устроил государственный переворот и провозгласил себя военным комендантом Тегерана, введя в городе комендантский час. С утра открыта охота на сторонников конституции по всей стране. Не исключая и, Тебриз.

— Как быстро развиваются события! — удивился Говард.

— Русский консул, которого предупредили о перевороте телеграммой, проинформировал религиозных деятелей Тебриза. Те призвали своих собратьев собраться в полдень в Девиши, квартале погонщиков верблюдов. А оттуда уж разошлись по городу. В первую очередь отправились к одному моему знакомому журналисту — Али Мешеди, выволокли его из дому, невзирая на крики его жены и матери, перерезали ему горло, отсекли правую руку и бросили в луже крови. Но не сомневайтесь, до наступления вечера Али будет отмщен.

Голос Фазеля дрогнул, выдавая его волнение, он помолчал, задышал ровнее и продолжил:

— Я пришел в Тебриз потому, что знаю: этот город выстоит. Земля, на которой мы находимся, все еще управляется конституцией. Отныне парламент и законное правительство здесь! Битва предстоит знатная, следуйте за мной!

Мы с Говардом и еще с полдюжины сторонников Фазеля двинулись за ним. Он вывел нас в сад и, обойдя дом, подвел к деревянной лестнице, конец которой терялся в густой листве. Мы взобрались по ней на крышу, перешли мостик, поднялись еще на несколько ступенек и оказались в помещении с толстыми стенами и узкими окошками, похожими на бойницы. Фазель предложил нам взглянуть на город сверху: мы были как раз над самым уязвимым местом квартала, перегороженным баррикадой. За ней виднелось десятка два человек с карабинами на изготовку.

— Есть и другие, — пояснил Фазель. — И так же решительно настроенные. Они перекрыли все подступы к кварталу. Будет чем встретить свору реакционеров.

«Свора», как он выразился, была между тем уже неподалеку. Она, должно быть, задерживалась в пути, предавая огню дома, в которых собирались «сыновья Адама», но теперь приближалась.

В какой-то момент все вокруг нас и под нами задрожало. Как бы ты ни был готов к зрелищу разбушевавшейся толпы, призывающей к смерти и мчащейся прямо на тебя, какие бы толстые стены ни укрывали тебя от нее, испытание это — одно из самых страшных.

— Сколько их? — невольно вырвалось у меня.

— Тысяча-полторы, — громко, четко и спокойно ответил Фазель и добавил, словно отдавая приказ: — Ну а теперь мы их испугаем.

И распорядился выдать нам с Говардом ружья. Мы обменялись взглядами, в которых сквозило веселое удивление, и с отвращением и одновременно завороженно взяли в руки врученные нам холодные предметы.

— Встаньте у окон и стреляйте в тех, кто будет приближаться. Я должен вас покинуть, у меня для этих варваров заготовлен один сюрприз!

Фазель вышел. Завязался бой, хотя, возможно, назвать это боем было бы преувеличением. Орущая и беснующаяся толпа налетела на баррикаду, стремясь с ходу взять ее, словно это был бег с препятствиями. «Сыновья Адама» стали стрелять, с десяток нападающих упали, остальные подали назад, лишь одному удалось взобраться на баррикаду, его проткнули штыком. Не в силах наблюдать за агонией, я отвел глаза.

Большая часть манифестантов держалась теперь подальше от баррикады, продолжая призывать к смерти. Затем последовала вторая волна атаки на баррикаду, на сей раз более умелая, сопровождаемая стрельбой по ее защитникам и окнам. Один из «сыновей Адама» получил пулю в лоб, это была пока единственная потеря с нашей стороны. Залпы его товарищей стали косить первые ряды атакующих.

Наступление захлебнулось, противники конституции отступили, готовясь к новому броску, но тут вдруг залп чудовищной силы сотряс квартал. В гущу атакующих угодил снаряд, они бросились врассыпную. Защитники демократии принялись потрясать ружьями с криком «Machrouté! Machrouté!» («Конституция! Конституция!»). Десятки трупов остались лежать перед баррикадой.

— Мое ружье все такое же холодное, я не израсходовал ни одного патрона. А ты? — шепнул Говард.

— Я тоже.

— Видеть в прорезь прицела голову незнакомца и нажать на спусковой крючок…