Спаси меня - Гийом Мюссо Страница 6

Он помолчал, потом тихо, словно самому себе, сказал:

— Человек иногда бывает таким идиотом.

— Послушайте, Леонард, я не уверен, что…

— Док, вы меня вообще слушаете? — возмутился Маккуин. — Я вам предлагаю не какую-то дешевую кислятину! У меня отличные французские вина, гораздо лучше, чем это калифорнийское пойло. Они стоят целое состояние! Выпейте за мое здоровье, мне будет приятно. Я серьезно, док. Обещайте, что сделаете это.

— Обещаю, — улыбнулся Сэм.

Маккуин бросил ему ключи, и Сэм поймал их на лету.

— Спокойной ночи, Леонард.

— Спокойной ночи, док.

Выходя из палаты, Сэм повторил про себя слова Маккуина: «Никогда не чувствуешь себя таким живым, как на пороге смерти».

Нам нравится быть не теми, кто мы на самом деле.

Альбер Коэн [3]

— Коллин? Ты дома?

Жюльет открыла дверь, стараясь не уронить коробки с едой из китайского ресторана и бутылку вина, которые она купила на сэкономленные чаевые за эту неделю.

— Коллин! Это я! Ты вернулась?

Утром соседка позвонила ей прямо в кафе, чтобы рассказать: собеседование прошло успешно, ее берут на работу. Они решили вечером отпраздновать это событие дома.

— Эй! Ты где?

В ответ раздалось только мяуканье. Жан Камий прибежал из кухни и стал, мурлыкая, тереться о ноги Жюльет. Она свалила покупки на стол, подхватила кота на руки и побежала в гостиную — единственную комнату, где было включено отопление.

Зажмурившись от удовольствия, Жюльет сидела, прижавшись к батарее, которая по случаю неожиданных холодов работала в полную силу. Тепло волнами поднималось вверх от замерзших ног.

«О-о-о! Это лучше, чем оргазм!»

Не открывая глаз, Жюльет стала мечтать. Она представила себе, что вдруг оказалась в идеальном мире — в нагревателе всегда есть горячая вода, придя с работы, можно принять душ…

Но это было бы уже слишком. Открыв глаза, Жюльет заметила мигающую лампочку на автоответчике. Нехотя оторвавшись от батареи, она нажала кнопку.

«У вас одно новое сообщение.

Привет, это я! Мне так жаль, но сегодня вечером меня не будет дома. Ни за что не угадаешь почему! Джимми пригласил меня съездить на два дня на Барбадос!!! Нет, ты представляешь? БАР-БА-ДОС! На всякий случай, если мы не увидимся до твоего отъезда, желаю тебе счастливого пути».

Жюльет ужасно расстроилась. Вот она, дружба по-американски. Три года вы вместе снимаете квартиру, а когда ты собираешься уезжать навсегда, она просто оставляет тебе сообщение на автоответчике! Но вообще-то Коллин можно понять. Разумеется, она выбрала выходные со своим парнем. Жюльет бродила по квартире, снова и снова пережевывая обиду. Остановилась перед стеной, увешанной фотографиями, на которых были запечатлены важные этапы их с Коллин жизни.

Когда они приехали на Манхэттен, у каждой была четкая цель. Коллин хотела стать адвокатом, а Жюльет — актрисой. Они дали себе три года, чтобы добиться своего. И вот результат: одна только что поступила на работу в престижное адвокатское бюро, а другая так и работает официанткой в кафе.

Упорная и настойчивая, Коллин рано или поздно станет компаньонкой в своем бюро. Будет много зарабатывать, одеваться у DKNY, работать в уютном солидном офисе в каком-нибудь небоскребе. Она будет той, кем всегда хотела стать: одной из этих executive women, [4]недоступных, живущих по расписанию, одной из тех, кого Жюльет по утрам встречала на Парк-авеню.

Жюльет сердилась на себя за то, что завидует чужому успеху. Но пропасть между тем, чего добилась Коллин, и тем, где оказалась она сама, была так велика, что ей от этого становилось плохо.

Что с ней будет, когда она вернется во Францию? Пригодится ли ей диплом филолога? Первое время придется жить у родителей. О боже. Жюльет подумала о своей сестре. Аурелия была младше, но уже нашла свое место в жизни. Она была школьной учительницей и вместе с мужем-полицейским переехала куда-то под Лимож. Оба они сурово осуждали «богемную жизнь» Жюльет, а саму ее считали безответственной.

Многие из друзей, оставшихся в Париже, также добились успеха. Получили образование, открывавшее дорогу к престижным профессиям, в которых можно «реализоваться». Стали инженерами, архитекторами, журналистами, программистами… Завели семью, купили дом в кредит, и уже один, а то и два ребенка играли на заднем сиденье их «Рено Меган».

У Жюльет ничего этого не было: ни постоянной работы, ни любимого человека, ни ребенка. Она уехала в Нью-Йорк, чтобы попытать счастья и, если повезет, стать актрисой. Безрассудный поступок, Жюльет сама это понимала. Все ей твердили: это неразумно! И в самом деле, время было неподходящим для рискованных предприятий. Время было таким, что следовало обдумывать каждый шаг, проявлять осторожность, минимизировать риски. В моде были предусмотрительность, пенсионные счета, которые открывают в двадцать пять лет, системы сигнализации, диеты и отказ от курения.

Но Жюльет никого не стала слушать. Она верила в свою счастливую звезду и всегда говорила себе, что однажды удивит мир. И все запоют по-другому, когда увидят обложку «Пари матч» с заголовком «Молодая француженка получила первую роль в голливудском фильме!». Она не опускала рук, сражалась до конца. Но может быть, она была слишком мягкой, слишком «хорошей девочкой», чтобы добиться успеха? Конечно, было бы легче, если бы она была чьей-то дочкой. Но ее отца звали Жерар Бомон, а не Жерар Депардье, он работал в магазине «Оптика» в Олнэ-су-Буа.

А может, у нее просто нет таланта? Но если она сама не будет верить в себя, кто тогда в нее поверит? Многим актерам пришлось долго ждать славы: Том Хэнкс годами играл в захудалых театрах, Мишель Пфайффер работала кассиршей, Аль Пачино не приняли в театральную студию, Шерон Стоун получила первую большую роль, когда была уже не первой молодости, Брэд Питт в костюме цыпленка продавал сэндвичи в супермаркете.

И самое главное — а вот этого уже вообще никто не понимал, — Жюльет чувствовала себя по-настоящему живой, только когда играла. И неважно, что это роль в студенческой пьесе и в зале всего два человека. Она жила только на сцене. Только становясь кем-то другим, она была собой. Словно внутри у нее была пустота, которую необходимо заполнить, и настоящей жизни для этого мало. Каждый раз, когда Жюльет пыталась это объяснить, она думала, что, наверное, в ее потребности искать другую реальность есть что-то нездоровое.

Жюльет решительно прогнала мрачные мысли и вспомнила песенку Азнавура: «Я уже видел свое имя на афише…» Напевая, она вошла в комнату Коллин. На стуле была аккуратно сложена одежда соседки — безумно дорогие вещи, купленные, чтобы ходить на собеседования. Рискованные инвестиции, но этот риск оказался оправданным.