Потерянный дневник дона Хуана - Дуглаc Карлтон Абрамс Страница 6

Эти умные животные — самые лучшие из королевских стражников. Нюх у обезьян гораздо острее, чем зрение у дуэньи, и бдительные создания остановились возле двери, за которой, обмирая от страха, прятался я. Они принялись повизгивать и совать внутрь свои тоненькие лапки. Я знал, что, если дуэнья войдет в комнату, мою голову вскоре преподнесут инфанте в подарок, как голову Иоанна Крестителя. Пот струился по моей спине, и я лихорадочно шарил в кармане, пока не отыскал монету и не вложил ее в маленькую ладошку, которая просунулась в дверь. После этого обезьяна моментально успокоилась и занялась своей добычей. Каждый стражник имеет свою цену. Спустя еще мгновение обезьяны подняли крик и затеяли драку из-за монеты.

— Прекратите немедленно! Что вы там нашли? Дайте-ка сюда! Эй, маленькие уродцы! — сказала дуэнья и затем добавила, обращаясь скорее к самой себе, чем к обезьянам: — Она не хочет, чтобы мы ей помогали, ну и не надо.

Тяжело переводя дыхание и пытаясь унять дрожь в пальцах, я оставался в своем укрытии до тех пор, пока ее шаги не стихли. А потом проскользнул обратно в зал. Появление дуэньи, которое едва не стоило мне жизни, подтверждало догадку, что это та самая, нужная мне комната. Дверная ручка на ощупь была гладкой и холодной. Я остановился, чтобы еще раз быстро осмотреться и убедиться в том, что никто за мной не наблюдает. После чего решительно потянул за кольцо, надеясь, что инфанта еще не заперлась изнутри. Дверь отворилась, и я осторожно ступил внутрь.

— Магдалена, я велела тебе уйти… — сказала инфанта, принимая меня за дуэнью.

Затем, увидев мое отражение в зеркале, она резко обернулась. Изумление и страх отразились на ее лице. Верхнее платье, которое она уже успела спять, висело поблизости. Из одежды на ней оставались только нижняя юбка с оборками и белый корсет, который приподнимал грудь и стягивал талию. Внезапно осознав свою наготу, она стыдливо вскинула одну руку к груди, а с помощью другой попыталась закутаться в белую купальную накидку. Я прикрывал глаза ладонью до тех пор, пока она не оделась. Расшитую золотом накидку, на которой не было пояса, девушке пришлось придерживать руками.

— Следует ли мне немедленно вас покинуть, несмотря на приглашение? — спросил я.

Я намекал на призывные взоры, которые она посылала мне поверх веера. Сейчас на меня смотрели те же зеленые глаза — блестящие и полные жизни, но смотрели очень сердито. Мое сердце колотилось. В настоящий момент моя жизнь зависела от того, насколько точно я понял ее желание.

— Как вы посмели войти в мою спальню? — прошептала она с поистине королевским величием.

Приблизиться к спальным покоям инфанты — преступление столь тяжкое, что немедленной смерти заслуживает любой, совершивший его, не говоря уже о безродном идальго вроде меня. Неужели я действительно заблуждался?.. Мои плечи опустились под гнетом тяжкой судьбы, которая, казалось, была уже предрешена. Однако тот факт, что девушка говорила шепотом, позволял надеяться, что инфанта не слишком торопится предавать огласке мое вторжение.

— Прошу простить меня, ваше высочество, за мою… дерзость.

— Мне следует позвать стражу.

— …И приказать, чтобы мне немедленно отрубили голову. Но тогда вам придется провести еще одну ночь… в полном одиночестве.

— Неужели вы могли предположить… — начала она, но внезапно осеклась, застыв на полпути к двери.

— Вы ведь и в самом деле позвали меня, не так ли?

— Это было бы позором…

— Желание женщины едва ли может быть позорным.

— Ее желание может быть греховным.

— Единственный ее грех — это одиночество.

Инфанта отвернулась от меня и посмотрела на свое отражение в зеркале. Я застыл в томительном ожидании, пока она раздумывала над тем, что же следует считать подлинным грехом. Одинокая восковая свеча, стоявшая на ее туалетном столике, догорела почти до самого подсвечника. Теперь это был просто голубой мерцающий огонек в золотой колыбели, такой же робкий и зыбкий, как огонек женской страсти. Как просто подарить женщине радость, какая великая благодарность ожидает того, кто пожелает это сделать! Почему же так мало встречается мужчин, которые понимали бы женскую душу? Мне доводилось дарить свою нежность бесчисленным женщинам, и единственное, в чем они нуждались, это капля доброты.

Оскорбленные в лучших чувствах, благородные мужи и священники расточают проклятия в адрес женщин, потерявших стыд и покрывших несмываемым позором честь своих мужей и отцов. Полагаю, женщин было бы гораздо труднее соблазнить, если б я не держал в тайне все, что происходило между нами. Однако должен признаться, что причина моего успеха не только в этом. И уж, конечно, мои победы невозможно объяснить такими привычными доводами, как богатство, титул или внешняя привлекательность. Единственный секрет, владея которым я с легкостью открывал двери женских спален, — это их собственная неутоленная жажда жизни. Женская страсть — величайшая сила в мире, гораздо более могущественная, чем власть короля или Папы. Возвышенная любовь, как уверяют нас священники, царит на небесах. Но разве не плотская любовь царит на земле? Тот, кто обладает секретом страсти, держит в руках ключ к пониманию самой жизни… Даже такой одинокой и безрадостной, как жизнь дочери короля.

Инфанта обернулась ко мне с глубоким вздохом.

— Я не могла предположить… что вы осмелитесь… — чуть слышно промолвила она наконец. Итак, я правильно угадал ее желание, и в настоящий момент моей жизни ничто не угрожало.

— Я не мог не откликнуться на призыв спасти женщину от заточения. Даже если ее тюрьма — это дворец.

Она опять опустила глаза.

— Вы сожалеете о том, что позвали меня? — спросил я напрямую.

— Покои моего отца прямо под нами, — прошептала она и бросила тревожный взгляд в сторону двери. Она старалась держаться подальше от меня, поскольку все еще побаивалась зверя, которого имела неосторожность впустить в свою спальню.

Я подошел к двери, повернул ключ и убедился, что замок заперт.

— Никто никогда не узнает, — сказал я и вынул ключ. После этого я начал медленно приближаться к ней, протягивая на ладони этот тяжелый ключ с головкой в виде кольца. Девушка быстро схватила его и тотчас отдернула руку.

Я знал, что в первую очередь должен развеять ее опасения. Страх свойствен всем девственницам, и в особенности тем, от чьей добродетели зависит честь империи.

— Сегодня я ничего не возьму от вас. Ваша девственность достанется только вашему супругу.

Самым кончиком пальца я коснулся ее обнаженной шеи. Все так же нерешительно она протянула руку и позволила ключу соскользнуть в мою ладонь.

Я с нежностью поцеловал кисть ее руки. Эти жилочки на запястье ведут в самую сокровенную глубину женского тела. Она медленно выдохнула. Подушечки моих пальцев скользнули по ее предплечью, пробуждая ото сна чувственность ее кожи. Легкая дрожь пробежала по ее телу. Можно дотрагиваться до женщины так, будто воруешь у нее красоту. А можно прикасаться к женщине иначе — словно превращаешь ее тело в сокровище, которым она сможет гордиться.