Замечательные женщины - Барбара Пим Страница 6

Какое-то время мы серьезно обсуждали этот вопрос, потом я собралась уходить. Когда я приближалась к дому, в окнах миссис Нейпир горел свет, а из ее комнаты доносились голоса – повышенные, как в споре.

В кухне я расставила приборы к завтраку. Обычно я уходила из дому в четверть девятого и до полудня работала для моих милых дам. Затем я была свободна, но всегда находилась уйма дел. Расхаживая по кухне и доставая тарелки и приборы, я подумала – уже не в первый раз, – как приятно жить одной. Дребезжанье крышечки на кувшине с молоком напомнило мне Дору и ее смешки, ее догматичные мнения и обидчивость. Крышечка, которая была ее идеей, словно символизировала все те мелочи, которые меня в ней раздражали, какой бы дорогой и доброй подругой она ни была. «Сохраняет от мух и пыли», – говаривала она и, разумеется, была совершенно права. Лишь из чувства противоречия мне иногда хотелось зашвырнуть крышечку куда подальше.

Потом, уже лежа в кровати, я поймала себя на мыслях о миссис Нейпир и мужчине, который ее сопровождал. Возможно, это коллега-антрополог? В комнатах подо мной все еще раздавались голоса, громкие, точно там ссорились. Я задумалась о Рокингхеме Нейпире. Каким он окажется, когда приедет? Стряпня, стеклянные викторианские пресс-папье, обаяние… И, опять же, флотский офицер… Он ведь может объявиться на пороге с попугаем в клетке… Я решила, что помимо случайных встреч на лестнице мы, вероятно, очень редко будем видеться. Конечно, может возникнуть неловкость из-за общей ванной, но надо будет постараться ее устранить. Несомненно, мне придется принимать ванну очень рано, чтобы избежать лишних неурядиц. Наверное, нужно купить новый халат, который будет мне больше к лицу и в котором не стыдно показаться на люди, что-нибудь длинное и теплое, насыщенного цвета… Тут я, пожалуй, заснула, поскольку следующее, что я помню, – это то, что меня разбудил яростный стук во входную дверь. Включив свет, я увидела, что на часах десять минут первого. Я понадеялась, что Нейпиры будут ложиться пораньше и не станут устраивать шумных вечеринок. Возможно, я уже стала старой девой и чересчур привязалась к своим привычкам, но была раздражена, что меня разбудили. Я потянулась к книжной полочке, где держала книги – поваренные и религиозного содержания, самое успокоительное чтение на ночь. Моя рука могла бы лечь на «Religio Medici» [6], но я была довольна, что взяла «Китайскую кухню», и вскоре она погрузила меня в дрему.

Прошло несколько дней, прежде чем я снова увидела миссис Нейпир, хотя слышала, как она приходит и уходит, и каждый вечер из ее комнат доносились голоса. У меня была мысль как-нибудь пригласить ее на кофе, но я медлила, не зная, как бы дать понять, что приглашение никак не перейдет в постоянное знакомство. Мне хотелось казаться скорее любезной, чем дружески настроенной. Однажды в ванной появился рулон довольно дешевой туалетной бумаги, а еще я заметила, что была предпринята попытка помыть ванну. Проделано это было не настолько хорошо, как хотелось бы: люди не всегда сознают, что основательная уборка в ванной может оказаться довольно тяжелой работой.

– Полагаю, она попробовала сама, – сказала миссис Моррис, моя «женщина», которая приходила два раза в неделю. – У нее такой вид, что она вообще ничего убрать не способна.

Миссис Моррис была родом из Уэльса и в Лондон переехала еще девочкой, но валлийского акцента так и не утратила. Я, как всегда, поразилась ее тайной осведомленности, ведь она, насколько я знала, пока в глаза миссис Нейпир не видела.

– Чайник закипает, мисс, – сказала она, и я поняла, что уже одиннадцать утра, ведь она повторяла это с таким постоянством, что, забудь она про чайник, я, вероятно, решила бы, что случилась какая-то катастрофа.

– Вот и хорошо, тогда давайте пить чай, – дала я ожидаемый ответ.

Я подождала, пока миссис Моррис произнесет: «В молочнике есть капелька молока», как она всегда говорила, обнаружив его остатки, и можно будет приступать к чаепитию.

– Я вчера прибиралась в доме священника, в комнатах, которые они собираются сдавать, – сказала за чаем миссис Моррис. – Мисс Мэлори все твердила, как же ей хочется, чтобы вы там поселились.

– Да, знаю, но, по-моему, мне правда лучше остаться тут.

– Знаю, мисс Лэтбери. Совсем нехорошо было бы вам жить в доме священника.

– Хотя отец Мэлори и мисс Мэлори мои друзья…

– Да, но так было бы неправильно. Что, если бы мисс Мэлори пришлось уехать…

– По-вашему, это было бы не вполне прилично?

– Прилично? – Сев прямее, миссис Моррис поправила черную фетровую шляпу, которую не снимала даже во время уборки. – Не мне об этом судить. Но это противоестественно, когда мужчина живет без жены.

– Священники часто не хотят жениться, – объяснила я, – или думают, что им лучше не жениться.

– Страсти у всех бурлят, – не к месту буркнула миссис Моррис. – Плоть есть плоть, знаете ли, так в Библии сказано. Впрочем, нам сейчас мало чего достается. Будь он настоящим отцом, как отец Богарт, – продолжала она, упомянув священника римско-католической церкви в нашем районе, – вы бы это поняли.

– Но, миссис Моррис, вы же регулярно ходите в церковь. Я думала, вам нравится отец Мэлори.

– Ну да, правду сказать, я ничего против него не имею, но все равно так неправильно. – Допив чай, она отнесла чашку в раковину. – Сейчас быстренько все помою.

Я смотрела на ее чопорную бескопромиссную спину, которая словно и не сгибалась вовсе, хотя раковина была установлена низко, и спросила:

– Вас что-то расстроило? Что-то, связанное с отцом Мэлори?

– О, мисс! – Она повернулась ко мне. С ее покрасневших рук капала горячая вода. – Все дело в той старой черной штуке у него на голове, в которой он каждый день ходит в церковь.

– Вы про его биретту? – в недоумении спросила я.

– Не знаю, как уж там он ее называет. Она как шапочка.

– Но вы много лет ходите в Сент-Мэри. Наверное, вы к ней уже давно привыкли.

– Ко мне тут приехали сестра Глэдис с мужем, они сейчас у нас живут. В воскресенье вечером я повела их в церковь, и им там совсем не понравилось, даже ладан. Глэдис сказала, что церковь у нас католическая или еще какая и мы не успеем оглянуться, как будем папе пятки целовать.

Она села с посудным полотенцем в руках. Вид у нее сделался такой встревоженный, что я не удержалась от улыбки.

– Конечно, мы с Эваном, – продолжала она, – всегда ходили в Сент-Мэри, поскольку тут близко, но сейчас она совсем не такая, как та, в которую я ходила в детстве, когда священником был мистер Льюис. У него не было ладана, и в старой черной шапке он не ходил.

– Наверное, так, – согласилась я, поскольку знала приморский городок, откуда она приехала, и помнила «английскую» церковь – необычную, со множеством часовен и с десятью заповедями на валлийском и английском по обе стороны алтаря, с особой утренней воскресной службой для туристов. Я не помнила, претендовал ли город на «католические привилегии» и получил ли он их.