Общество мертвых пилотов - Николай Горнов Страница 6

– Так точно, – отчеканил Гриша и незаметно подмигнул Кашину. Полковника в очередной раз ожидает суровый северный облом. Следующим утром Гриша будет в карауле, а послезавтра – на Высоте.

– Докладываю специально для опоздавших, – Чернышев прокашлялся и поверх очков сурово посмотрел на Белякова. – Сегодня мы продолжаем обсуждение материалов октябрьского пленума ЦК КПСС. Тема нашего занятия: «Роль и место Вооруженных Сил на современном этапе, в условиях полной и окончательной победы социализма». Как я уже докладывал вам, товарищи офицеры, защита отечества была и остается важнейшей внешней функцией социалистического государства. Необходимость этой функции обусловлена существованием в современном мире агрессивных империалистических сил и опасностью военного нападения на страны социализма…

Дальше замполит прочувствованно поведал о том, что и сам знал только понаслышке. О том, как правильная и дальновидная политика марксистко-ленинской партии Союза Советских Социалистических Республик позволяет поддерживать на должном уровне оборонную промышленность, которая производит в достаточном количестве современные виды оружия, являющегося одним из решающих факторов военной мощи всех государств социалистического содружества. Не забыл упомянуть и о том, что в современной войне большое значение имеет моральный дух народа и его армии, а Вооруженные Силы по-прежнему стоят на переднем крае обороны социалистического отечества. А роль их на современном этапе состоит в том, чтобы защищать мирный, созидательный труд народа, который уже построил социализм и в настоящее время продолжает строить коммунизм…

Беляков затосковал уже через пять минут. Похоже, конспект лекции Чернышев опять списал из учебника по научному коммунизму. Из того же самого, по которому Гриша сдавал когда-то госэкзамены в Ленинградском инженерно-строительном институте. Убаюкивал Белякова и монотонный голос замполита. С трудом поборов зевок, Гриша перевернул общую тетрадь на обратную сторону. Пока есть время, можно написать несколько строк для матери. А то последнее письмо отправлял еще в прошлом месяце. Спасибо капитану Терещенко – напомнил…

«Дорогая мамочка», – аккуратно вывел в тетради Беляков. Потом перечеркнул и написал ниже: «Любимая моя мамочка». Вздохнул, вычеркнул слово «моя», и задумался. На этом, походе, его фантазия иссякла. А о чем, собственно, писать? В принципе, каждую неделю все события повторялись. В личной жизни никаких изменений тоже не происходило. О службе писать вообще нельзя. Военная цензура каждую строчку обнюхает…

– Чего такой смурной? – шепотом поинтересовался Кашин.

– Хотел письмо матери отправить, – так же шепотом пояснил Беляков. – И понял, что писать-то и не о чем…

* * *

Когда две запланированные встречи с Гольдбергом сорвались, капитан Терещенко занервничал. А Гриша успел понадеяться, что американца неожиданно перевели на другое направление и все как-то само уляжется и образуется, но надеялся он, естественно, напрасно. На третий раз Гольдберг объявился. И пришел не один, а в обнимку с большой квадратной бутылкой.

– Что отмечаем? – хмуро поинтересовался у него Беляков. – Удачную вербовку?

– Не надо быть таким подозрительным, Гриша, – уклончиво ответил Гольдберг. – К нашим делам моя сегодняшняя радость не имеет никакого отношения. Кстати, о наших делах. По вашему лицу я вижу, что события развиваются в нужном направлении. Вы уже получили добро от КГБ на мою вербовку?

– Пока только на наблюдение, – признался Беляков.

– Отлично. – Гольдберг хитро прищурился. – Тогда и мы не будем торопиться. Вы, Гриша, сможете отныне наблюдать за мной, сколько вам будет угодно. Я открыт для контактов. Но для начала, чтобы наблюдать вам было легче, предлагаю вместе выпить вот это.

Гольдберг потряс своей бутылью, выудил из Гришиной тумбочки два пыльных стакана и щедро наполнил их янтарной жидкости.

– Я пить не буду, – поморщился Гриша, решительно отставляя стакан.

Гольдберг пожал плечами и быстро опустошил оба стакана сам.

– А я вот, сознаюсь, иногда употребляю односолодовое виски. И настроение он него поднимается, и последствий для организма никаких…

– На Высоте алкоголь действует сильнее. Нам медики объясняли…

– На какой еще Высоте? – удивился Гольдберг.

– Как это – на какой?

– Ах, да, простите. Высота…. Ну конечно, как я мог забыть, что ваши стратеги из Генштаба так называют астральный уровень. – Гольдберг хмыкнул. – Но звучит, действительно, красиво. Высота! Вот только на счет алкоголя, Гриша, не верьте вашим медикам. Они тоже из КГБ. Им что прикажут, то они и говорят. Вам когда-нибудь приходилось пить во сне русскую водку? Неужели оттого, что вам снилось, как вы ее пили, то утром вы просыпались пьяным? Вот и здесь точно так же. Это как сон, Гриша. Только во сне вы не можете полностью чувствовать и контролировать свое тело, а здесь – пожалуйста. В общем, не будем тянуть. Возьмите стакан. Мне очень хочется выпить. И я предлагаю поднять эти ваши стаканы за хорошее начало нашей очень большой дружбы.

У Белякова нервно дернулось левое веко.

– Знаете, Боб, я выпью с вами позже. А сейчас мне бы хотелось определиться с моей… э-э-э… как бы вербовкой. Ведь ваше начальство считает, что вы меня завербовали по-настоящему?

– Ну, – добродушно подтвердил американец. – И что?

– Значит, теперь я должен буду передавать вам какие-то секретные сведения. А если я их вам сообщу, то какая же это «как бы вербовка»?

– Ой, Гриша, давайте не будем волноваться раньше времени, – отмахнулся Гольдберг. – Вам же нравится бывать на этой самой, как вы сказали…

– На Высоте? Да, нравится. И какое это имеет значение?

– Самое прямое. – Гольдберг сделал внушительный глоток из стакана, закинул ноги на тумбочку и радостно заржал. – Если я правильно все рассчитал, то теперь ваше КГБ по собственной инициативе начнет снабжать вас такой секретной информацией, что вам останется только сущая безделица – передавать ее мне. А я, в свою очередь, буду передавать ее своему руководству. Очень просто, Гриша. И все участники этого процесса останутся очень довольны друг другом… А вообще, не ломайте себе голову, Гриша. Разведка – это очень запутанное дело. Лучше держитесь ближе от меня… Или ко мне? В смысле, я вас в обиду не дам…

Еще полчаса Гольдберг искренне веселился, пересказывая Белякову курьезные случаи из личной жизни президента. А когда выдохся, подвел итог:

– Все-таки, американская демократия пришла в тупик. Вы только представьте, Гриша, сегодня любой американец может прийти к Белому дому с плакатом, где написано «Долой Рейгана». И ничего ему за это не будет! Согласитесь, такая терпимость к чужому мнению совершенно непредставима в вашей стране.

– Не соглашусь, – возразил Беляков. – У нас тоже любой человек может выйти на Красную площадь с плакатом «Долой Рейгана». И ему тоже ничего за это не будет.

Гольдбергу такая версия демократии понравилась настолько, что он свалился от смеха с кровати. И подняться он уже не смог. Так и заснул на полу. И все Гришины попытки его разбудить ни к чему не привели. Американец хрипел, мычал, бормотал что-то невразумительное и мужественно брыкался. В итоге Гриша смог только освободить подходы к кровати. На большее рассчитывать уже не приходилось. Чтобы не терять время даром, Беляков выключил свет и придвинул табурет поближе к окну. Сосредоточившись, он опять попытался разглядеть траекторию взлета Гольдберга. Но у него опять ничего не вышло. Она потерялась где-то во мраке. Там же, видимо, потерялась и точка входа Гольдберга на Высоту. Все это Грише очень не нравилось. Так не бывает, чтобы в одно мгновение американца на Высоте еще не было, а в следующее мгновение он уже здесь. Траектория взлета в любом случае должна была остаться…