Не проспи любовь - Люси Китинг Страница 6

Мы оба молчим. Я больше не могу смотреть на эту парочку, поэтому гляжу себе под ноги и жду, что он скажет. А когда слышу его слова, крепко зажмуриваюсь.

– Мы незнакомы, – тихо говорит Макс.

Теперь я чувствую себя не просто «желейно». Теперь я будто кусочек желе, который съела птица, а потом, в гнезде, отрыгнула и скормила своим птенцам. Мозг осознает, что это совершенно по-идиотски – чувствовать, что тебя отверг человек, которого ты и не знаешь совсем… но сердце, кажется, этого еще не поняло.

К счастью, нас прерывает странный звук – будто к нам приближается неисправный кондиционер. Я поворачиваюсь и вижу, что по дорожке на ярко-зеленом «сегвее» едет Оливер. Все вокруг смеются или закатывают глаза. А Оливер ухмыляется.

– Элис! Прокатиться не хочешь? – спрашивает он, объезжая меня кругом.

– Я думала, тебе запретили въезд на территорию школы, – говорю я.

– А, ты об этом. Оказалось, что в седьмом пункте второго раздела свода правил школы «Беннетт» прописано, что ученикам нельзя запрещать пользование личным транспортом, если они могут документально подтвердить, что по ряду причин физического или психического характера транспорт им жизненно необходим.

– О, ну это вообще не проблема, – фыркает Макс. И тут же спрашивает: – А откуда ты знаешь Элис?

– И давно ты стал таким вредным? – вырывается у меня. Только потом я понимаю, насколько странно это звучит. Но Оливер не обратил на мои слова никакого внимания, а Селеста копается в телефоне.

– Неутомимый всезнайка Макс Вулф, – говорит Оливер. – Похожие вопросы мне мой сводный брат задает. Ему семь лет. Не в обиду: для своих лет он очень даже сообразительный. С прекрасной Элис Роуи я познакомился сегодня утром в кабинете декана. – Он останавливает свой «сегвей», опирается на руль и смотрит на меня с восхищением. – Великолепно выглядишь, кстати. Это твой натуральный цвет волос? – Он вытягивает руку и пробегает пальцами по волнам моих русых волос.

Хоть я и знаю, что Оливер любит нести всякую чушь, я краснею, кивая.

– А твое какое дело? – ехидно интересуется Макс.

– Ладно-ладно, – вмешивается Селеста, берет Макса за руку и тянет за собой. – Я знаю, ребята, вы друг друга не переносите, но сегодня вы словно с цепи сорвались. Пойдем-ка перекусим, задира.

Макс с неохотой встает, недобро поглядывая на нас.

– Ну так что там насчет прокатиться? – снова спрашивает Оливер.

– Я с удовольствием, – уверенно говорю я. Он подает мне руку, будто собирается помочь сесть в карету, и помогает встать на «сегвей». И пока мы уносимся в метафорический закат, сквозь развевающиеся светлые кудри Оливера я вижу, как Макс уходит вместе с Селестой, но смотрит нам вслед, прямо на меня.

13 сентября

– Ты готова? – спрашивает Макс. Я стою на доске для серфинга на самом верху винтовой лестницы в бабушкином доме, а Макс поддерживает меня за локти, чтобы я не потеряла равновесие. Теперь лестница не просто кажется бесконечной – у нее действительно нет конца.

– По-моему, наша затея не слишком-то безопасна, – замечаю я.

– Все пройдет отлично, – уверяет меня Макс. – Я буду позади, сразу за твоим плечом, обещаю. Что плохого может случиться?

– Не знаю, например, я упаду с доски, кубарем покачусь вниз и переломаю себе все кости, – предполагаю я.

– Обо что? – спрашивает Макс, и, когда я собираюсь показать ему, обо что тут можно удариться, обнаруживаю, что стены, перила и ступеньки сделаны из диванных подушек всевозможных цветов и оттенков: бордового, нежно-зеленого, темно-синего. Упав на такую лестницу, я в худшем случае засну.

– Теперь понятно, – говорю я.

– Так что? – переспрашивает Макс.

Мои губы медленно расплываются в улыбке.

Макс ухмыляется, целует меня в щеку и с силой толкает. Я лечу вниз по мягким ступеням, как сноубордист по снежному склону. Скольжу пружинисто и легко, и спуск мне очень нравится. Замечаю фотографии, которые проносятся мимо; присмотревшись внимательнее, я понимаю, что лестница превратилась в главный зал нью-йоркского музея Гуггенхайма, и все вокруг вращается, как стержень штопора.

– Макс? – кричу я.

– ВУУУУУУХУУУУУУ! – отзывается он позади. Кажется, он собирается меня обогнать, но вместо этого он вытягивает руку и подтягивает мою доску к своей. Мы оказываемся на одной доске, он крепко меня обнимает, а мимо нас проносятся бесценные произведения искусства.

Когда мы оказываемся на первом этаже, мы видим Нэн, она сидит в кресле, на ней красный костюм от Шанель и большая пляжная шляпа, а в руках – финишный флаг. Нэн взмахивает им.

– Вы выиграли, – сообщает она со свойственным ей спокойствием.

– У кого? – спрашиваю я.

Вместо ответа она показывает на лестницу. По ней на своих собственных досках спускаются декан Хаммер и Роберта. Роберта набирает скорость; поравнявшись с деканом Хаммером, она быстро толкает его рукой, и он падает.

– Эй! – восклицает декан Хаммер. Роберта только хихикает себе под нос.

Макс надевает мне на шею золотую медаль, широко улыбаясь.

– Отличная работа, – говорит он, его глаза блестят. Но что-то не так. Присмотревшись, я вижу, что они уже не загадочного серо-зеленого цвета. Они ярко-голубые, как у Оливера.

– Макс? Ты в порядке? – спрашиваю я.

– А с чего ты спрашиваешь? – интересуется он.

– У тебя глаза… – начинаю было я. Присмотревшись еще внимательнее, вижу, что теперь они темно-фиолетовые. А потом снова цвета морской волны. – Да нет, ничего, – говорю я, мотая головой.

Потолок моей новой спальни обклеен картами. Карты метро, морские карты, политическая карта мира. Очевидно, что с самых ранних лет матери не терпелось уехать подальше. К моменту, когда ненавистный айфоновский сигнал будильника прорывается сквозь одеяло, я уже не сплю, а рассматриваю кусочек карты Солнечной системы в правом верхнем углу и думаю о сегодняшнем сне. Могу поклясться, что карта поблескивает, но, возможно, это просто игра света. Утро всегда было моим любимым временем суток. Оно дарило минуты свободы, когда можно было не отпускать Макса. Можно было закрыть глаза и представить его лицо рядом на подушке. Представить его в точности, вспомнить, как приятно с ним находиться. Не важно, что происходило наяву – во сне Макс никогда не менялся. До сегодняшнего дня. Теперь его глаза стали фиолетовыми.

С того дня, когда мы переехали в Бостон, прошло две недели, и теперь видеть Макса – и во сне, и наяву – сущая пытка. Сегодня ночью он снова вел себя, как мой любимый, беззаботный парень, но я уверена, что в школе меня ждет совершенно иная картина.