Остров разбитых сердец - Лори Спилман Страница 6

У Энни подгибаются колени, и она сползает на холодный деревянный пол, шепча каким-то не своим голосом:

– Крисси… Боже мой, Крисси!

Двадцать четыре часа проходят как в тумане. Я не верю, что со мной могло случиться такое. Кажется, будто в мое тело вселился кто-то другой, а я сама из него ушла. Ушла туда, где нет ни цвета, ни запаха, ни тепла, ни холода. Наступило утро субботы. Мы с Брайаном, Энни и психотерапевтом сидим у патологоанатома филадельфийской больницы. Я думала, нас проведут прямо в морг, поднимут белую простыню и я увижу тело дочери на металлическом столе. Но вместо этого Джоанна, чернокожая женщина средних лет, приглушенным голосом разговаривает с нами у себя в кабинете. Выражает соболезнования и обещает, что на опознание нашей девочки нам будет дано столько времени, сколько потребуется.

– Все произойдет прямо здесь, в этом кабинете. Вы увидите снимки. – Джоанна показывает на фотографии, лежащие обратной стороной вверх. – Я буду переворачивать их по одному, предварительно объясняя вам, что изображено на каждом. – Она улыбается. – Ваша доченька облегчила нам работу, положив в карман джинсов документы. Мы почти уверены, что тело, о котором идет речь, принадлежит Кристен Блэр.

Джоанна показывает студенческое удостоверение с фотографией. Я вижу лицо моей девочки. Она озорно и беззаботно улыбается, не подозревая о том, какая судьба ее ждет. Зажимаю рот рукой в запоздалой попытке остановить рвущиеся из горла рыдания. Сделав судорожный вдох, тяну в себя воздух мелкими глотками.

– Извините, – говорю я, стараясь дышать ровнее и глубже. – Просто… я не… не могу поверить…

Джоанна дотрагивается до моей руки:

– Понимаю.

Мне хочется заорать: «Да ни черта ты не понимаешь!» Откуда ей знать, каково это, когда тебе говорят, что прекрасная жизнь твоего ребенка прервалась в один момент вместе со всеми мечтами, надеждами и ожиданиями?! Погасла, как докуренная сигара!

Энни сжимает мои пальцы, Брайан наклоняется к моему лицу:

– Ты как?

Делаю глубокий вдох и киваю. Хватаю руку Энни, напоминая себе о том, что нужно крепиться ради нее. Еще раз благодарю Бога за то, что хотя бы она не села на тот поезд.

– Сейчас я покажу вам фотографию правой ступни. Вы должны понимать: тело сильно пострадало. Остались отеки, синяки. Обращайте внимание на такие приметы, как родимые пятна, татуировки и шрамы, если они были.

Сначала мне кажется, что раздутая нога, которую я вижу, не может быть ножкой моей дочери. Но ногти… Они выкрашены в фиолетовый цвет.

– Лак, – произношу я, хватаясь за горло и снова чувствуя, как весь мой мир рушится.

Джоанна одну за другой переворачивает фотографии лодыжек, коленей, торса. Несмотря на отечность, я узнаю ребристую грудную клетку своей девочки.

– Милая, – шепчу я, дотрагиваясь пальцем до снимка.

Джоанна ждет, пока я успокоюсь.

– Теперь вам будет еще тяжелее. При взрыве грудь и лицо сильно обгорели.

Энни начинает плакать. Я обнимаю ее, мучаясь оттого, что не могу облегчить ей страдания.

– Дорогая, давай выйдем.

Она выпрямляется:

– Нет, мама. Я уже не ребенок.

Это простое признание причиняет мне новую боль. Энни права. Ее детство оборвано, причем самым жестоким образом. Она против воли с головой окунулась во взрослую беду.

Когда Джоанна переворачивает фотографию, Брайан шумно глотает воздух. Я быстро зажмуриваюсь и инстинктивно прижимаю Энни к груди.

– Думаю, мы видели уже достаточно, – говорю я, молясь о том, чтобы лицо Кристен не запомнилось нам таким – обгоревшим, покрытым копотью. Чтобы она навсегда осталась для нас красивой девочкой с нежной кожей цвета слоновой кости. – Брайан, ты закончишь без нас?

Он проводит рукой по глазам:

– Да, конечно.

Брайан разочарован тем, что я оставила все самое тяжелое ему одному. Я его понимаю. И все-таки сейчас я должна в первую очередь думать об Энни.

– Возьмите. – Джоанна протягивает мне свою визитку. – Я на связи двадцать четыре часа семь дней в неделю. Могу посоветовать психотерапевта на Манхэттене, если понадобится.

Торопливо благодарю и, обняв Энни обеими руками, выхожу вместе с ней из кабинета. Джоанна в это время объясняет Брайану, что будет на следующей фотографии. Закрывая дверь, я слышу, как он говорит:

– Да. Это она. Это наша Кристен.

Энни зашла в туалет, а я сижу на скамейке в коридоре, глядя на удостоверение, которое было у Кристен в кармане. Хочу положить его в кошелек и натыкаюсь на фотографию, сделанную, когда девочкам было три года. Память возвращает меня назад, в наше маленькое бунгало в Мэдисоне. В ту субботу я позвала к нам фотографа, чтобы он сделал семейный портрет. Мы только что пообедали, Брайан пошел наверх принять душ и переодеться. Дочки помогали мне убирать со стола: брали суповые миски в свои крошечные ручки и переносили их на столешницу. В желтых стенах давно не ремонтированной кухоньки царило воодушевление. Обсуждались планы на вторую половину дня.

– Сейчас мы наденем все самое нарядное, – сказала я девочкам, принимая у них посуду и составляя ее в мойку, – а когда нас сфотографируют, поедем к бабушке и дедушке Блэр. Мы все вместе будем ужинать в «Ломбардино».

– Ты наденешь на нас самые красивые платьица? – спросила Кристен.

– А как же! «Ломбардино» – это ведь особое место. Папин любимый ресторан.

– Ура! – воскликнула Энни.

В ту же секунду, вторя ее радостному возгласу, раздался другой звук: миска выскользнула из ручек и разлетелась по кафельному полу миллионом мельчайших частичек стекла.

– Никому не двигаться! – скомандовала я и, подхватив Энни одной рукой, а Кристен другой, перенесла их обеих на первую ступеньку лестницы. – Сделаем вот как. Я приберусь на кухне, а вы пойдете наверх и начнете приводить в порядок себя. Первое задание – стереть с мордочек усы от молока.

– Уфы бывают только у мальчиков, – заметила Энни.

– Пойдем, Энни, наряжаться, – сказала ей Кристен, и они поскакали вверх по лестнице.

Я подмела и выбросила осколки, вымыла и вытерла посуду. Все это время я улыбалась, слыша со второго этажа смех девочек – их комната была прямо над кухней.

Брайан спустился в накрахмаленной рубашке, надушенный одеколоном с древесным запахом.

– А вот и мой неотразимый муж! – сказала я и потянулась к сушилке, чтобы поставить туда чашку, а он подошел сзади и поцеловал меня в шею.

Всем своим существом я ощутила покой. Нет, это было больше чем покой. Это было одно из редких мгновений чистой радости. Я жила в семье, о которой всегда мечтала: муж, двое детей – все здоровы, все счастливы. Чего еще я могла желать, к чему стремиться?