Остров разбитых сердец - Лори Спилман Страница 7

Через пятнадцать минут над нашими головами раздался топот маленьких ножек.

– Зажмурьтесь! – крикнула Кристен с верхней ступеньки.

Я взяла Брайана за руку, мы вышли в гостиную и притворились, что закрываем лица ладонями.

– Откройте глаза! – скомандовала Энни.

И тут я увидела двух принцесс. Держась за ручки, они шествовали по лестнице так торжественно, будто в самом деле были царственными особами.

– Ах, мои милые! – воскликнула я, прижав руки к груди.

Девочки надели костюмы, скопированные из диснеевских мультиков. Энни – розовый, а Кристен – фиолетовый. Тюлевые юбочки колыхались при каждом движении ножек, обутых в атласные туфельки. На головках красовались колпачки с перьями и ленточками.

– Мы красивые? – спросила Кристен.

Она явно знала ответ на вопрос, а вот ее сестренка казалась менее уверенной в себе и переводила полный надежды взгляд с меня на Брайана.

– Да! – воскликнула я, промокая слезы. – Вы красавицы!

Встревоженное личико Энни просияло.

– Мы оделись сами! – гордо сказала она.

Брайан усмехнулся:

– Но фотографироваться в таких глупых костюмах нельзя. Мама переоденет вас в нормальные платья.

Довольные лица девочек мгновенно помрачнели. Было видно, как они разочарованы тем, что не смогли угодить отцу. Как они ни старались, он всегда хотел от них чего-то большего. Я по себе знала, каково это.

– Нет, – сказала я мужу, нарушая видимость родительского единодушия, которую обычно старалась поддерживать. – Вы выглядите чудесно.

Весь вечер Брайан на меня дулся. Я вполне понимала его раздражение. Даже фотограф был удивлен тем, что дети снимаются в маскарадных костюмах. Но с тех пор то семейное фото – мое любимое.

В конце коридора показалась Энни. У нее красные глаза. Сглотнув слезы, прячу студенческое удостоверение Кристен за фотографию шестнадцатилетней давности. Не поднимаю взгляд, пока не успокоюсь. «Крепись! Не вздумай сломаться!» – твержу себе. Наконец пытаюсь улыбнуться той принцессе, которая теперь осталась у меня единственной. Не сомневаюсь, что Энни читает мои мысли. Она тоже видит: наше когда-то прекрасное королевство разрушено и никогда не будет прежним.

Мы даже не подозреваем о том, какими сильными можем быть, пока не почувствуем себя слабыми. Тогда сила пробивается наружу, как маргаритка через щель в цементе. Мне приходится отвечать на вопросы, о которых я раньше и думать не могла. Кремация или традиционное погребение? Урна или надгробие? Прощание в церкви или у нас дома? Я выбираю кремацию, мемориальный камень и церемонию в церкви Святой Троицы. После нее самые близкие собираются в нашей квартире.

Семь часов вечера. Стоя на пороге в черном льняном костюме, провожаю последних гостей – четырех школьных подружек Кристен. Прижимаю каждую к груди, вдыхая сладкий аромат юности.

– Она очень вас любила. Спасибо, что были ее подругами.

Лорен Раш стискивает мою руку:

– Берегите себя, миз [2] Блэр.

– Увидимся, девочки, – говорю я дрогнувшим голосом.

Лорен, обернувшись, грустно мне улыбается. Я провожаю всю четверку взглядом до лифта.

– Заходите. Здесь по-прежнему ваша «кают-компания».

Кристен и ее друзья называли так нашу квартиру, потому что несколько лет это было место сбора их кружка. Скоро они найдут себе другую «кают-компанию». Обязательно найдут.

Направляюсь в кухню, стараясь смириться с тем, что потеряла не только Кристен, но и ее друзей. Ураган энергии, который они поднимали, пронесся мимо. Не будет больше ни посиделок с ночевкой, ни импровизированных вечеринок. Сестра училась с Кристен в одном классе, но в ее круг не входила. У Энни была только одна близкая подруга, Лиа.

Сейчас моя дорогая девочка сидит, облокотившись о столешницу, и рассеянно жует пахлаву, которую так любила Кристен. Взгляд устремлен в никуда, а по щекам катятся слезы. У меня сжимается сердце. Даже Лиа не приехала сегодня поддержать Энни. Она учится в Стэнфорде и до зимних каникул вырваться не сможет. Наверное, зря я разрешила дочери взять на год академотпуск по семейным обстоятельствам. Нужно было все-таки заставить ее вернуться в Хаверфорд. Избыток свободного времени не поможет ей справиться с горем, а наоборот. Сглотнув образовавшийся в горле комок, я наклоняюсь и целую Энни.

– Держишься, дорогая?

– Да. – Она отворачивается и плечом вытирает слезы со щеки. – А ты?

Больше всего мне сейчас хочется обнять Энни и разрыдаться, но ради нее я надеваю маску сильной женщины, у которой все под контролем. Она, как и все, должна видеть меня несломленной и даже благодарной. Да, да. Благодарной судьбе за то, что хотя бы одна из моих дочерей в то утро вернулась домой за телефоном и опоздала на поезд. Иначе я потеряла бы их обеих. А значит, и себя. Без Энни притворяться было бы бессмысленно.

– Со мной все в порядке, – вру я.

– Отлично.

Энни берет еще кусочек пахлавы и удаляется в свою комнату.

Мне, наверное, стало бы легче, если бы она закричала: «Почему ты нарушила обещание и не повезла Кристен на машине?! Почему поставила свою дурацкую работу выше нас?!» Но она не требует объяснений, а просто уходит. Я виновата перед ней. Опять. Опять наш семейный круг сузился, как в тот раз, когда ушел Брайан. Только теперь вина на мне. Если бы я не нарушила своего слова, Энни не потеряла бы сестру. С этим грузом мне придется жить дальше.

Роюсь в шкафчике возле кофеварки в поисках успокоительного. Непослушными пальцами достаю из оранжевого пузырька белую таблетку и глотаю ее, надеясь, что это чудо-средство притупит мою боль на ближайшие пять часов… и пятьдесят лет.

Вытираю столешницу, когда в кухню входит моя тридцатичетырехлетняя сестра Кейт. Туфли она сняла, на босой ноге татуировка в виде розового бутончика. Она тянется за тряпкой:

– Рик, давай я. А ты посиди.

– Нет, спасибо. Мне проще отгонять мысли, когда я чем-нибудь занята.

Кейт садится на табурет, который только что освободила Энни:

– Ты все очень хорошо организовала.

– Спасибо. Может, через год соберемся еще раз. Семьей. Тогда и развеем оставшийся пепел. Двух недель, по-моему, недостаточно, чтобы попрощаться с человеком навсегда.

– Жаль, что папа не приехал.

Отворачиваюсь и делаю вид, будто оттираю пятнышко с ручки холодильника. Мне не хочется говорить об отце – о человеке, которого я считаю виновником смерти матери.

– Он никогда меня не поддерживал. С какой стати сейчас начинать?