Каменные клены - Лена Элтанг Страница 61

Саша спустилась к воде, чтобы пройтись по мокрому песку босиком, а Младшая не желала снимать новые туфли и капризничала, за это на обратном пути Саша пугала ее древними склепами, прячущимися в холмах Пресели. Младшая вцепилась ей в руку и зорко оглядывалась по сторонам, над ними сгущались здешние быстрые сумерки — перламутровая дымка того же невыразимого, почти отсутствующего цвета, что и створки ракушек на пляже. Сумерки сливались с ровным тяжелым блеском песка, понемногу скрывая от глаз пляжные кабинки и железные скамейки за пятьдесят пенсов в час, море осторожно отступало, обнажая белую полосу жемчужного мха и алые десны каррагена.

Они забыли о назначенном времени и опоздали почти на час, им тогда здорово влетело, особенно Саше.

я обокрал сашу в одиннадцать утра, а в пять вечера буду пить с ней чай в полупустом пансионе и следить глазами за полетом карандаша

теперь я отправляюсь на свидание с прю, назначенное в трилистнике, я иду туда вдоль берега, пряча лицо от северного ветра, сжимая в кармане плаща тетрадку, пахнущую земляной сыростью

тоже мне, июль! уже четыре дня солнце не показывалось целиком, только напоминание о нем, растопленное в теплой шафрановой мгле, медленно переливалось через зазубренные края холмов — мои вишгардские дни тоже переливаются из одного сосуда в другой, и в обоих сосудах непроглядные воды непонимания

как там у делеза: я мыслю в качестве идиота, я желаю как заратустра, я пляшу как дионис, я притязаю как влюбленный, последнее, пожалуй, отсечем! влюбиться в сашу — все равно что влюбиться в бригитту ирландскую, по прозванию огненная стрела, одна половина лица была у нее белой и гладкой, а вторая вся исполосована, и сколько ни ходи за ней, все норовит к тебе страшной щекой повернуться

зато какой лоб у саши, какой лоб, куда там кузнечной богине бригитг, такой лоб французы называют le front bombé, в нем гладкость означает лютость, а сияющая выпуклость — упрямство, мне приходилось и раньше встречаться с обладателями таких лбов, и я сразу настораживался, с первой минуты!

забавно, что в этой истории, не успела она начаться, я встретил двоих людей с совершенным le front bombé, и они, похоже, не упрямы и не люты

они жених и невеста

* * *

мне уже года двадцать два было, когда сондерс младшую к рукам прибрал, сказала прю, приближая ко мне свое наспех нарумяненное лицо, она вместо школы к нему в лодочный сарай бегала, бывало, встречу ее в городе — глаза дикие, губы распухшие, ногами в пыли загребает, что и говорить, стыдоба

а уж когда он уехал, у них с сестрой просто война началась, знаете, такая, подспудная, сначала мелкие подлости, потом — покрупнее, как в том старинном стишке:

теффи из уэльса мошенник и подлец,

однажды в дом ко мне пришел и выкрал огурец,

пошел я к теффи, зная, что в доме никого,

и глиной выпачкал носки и башмаки его.

ну, что вы смеетесь? им не до смеха было, только перья летели, ну вот, к примеру: однажды аликс на младшую как следует разозлилась — из-за ирландского торговца — так она взяла и разбила стекло в столовой — кулаком! — отправила эдну к стекольщику, а сама поднялась к ирландцу в комнату с окровавленной рукой наперевес, и сказала ему, что, мол, сестра несовершеннолетняя и что она намерена посадить его в тюрьму не позднее сегодняшнего вечера, а может, и прямо сейчас!

торговец, разумеется, исчез, не оставив даже записки, аликс же села в саду поджидать сестру, когда та вернулась со стекольщиком и стеклом, на кухонном столе лежали деньги: оплаченный счет за комнату и три потертые фунтовые бумажки сверху — дескать, по фунту эдне александрине за каждую ночь

это уж она сама подложила, не сомневайтесь

* * *

…это я им собаку принесла, инспектор, гордо сказала прю, с виду здоровая собака, толстая такая! собаку они взяли, а дверь у меня перед носом закрыли, только я не обижаюсь, аликс мне потом печенье прислала, а в коробке записка; назвала ку-ши. спасибо, прю! печенье у них от кэдберри, хорошее, она на постояльцах не экономит, и мать ее была такая, не гляди, что иностранка

а вы, инспектор, небось, думаете, я аликс завидую, что она замуж за сондерса выходит? да я бы на него и не взглянула, на сондерса этого, у него уши, как яичные скорлупки, и — мало того, что рот девичий, так он его еще ладонью прикрывает, когда смеется!

скажите, гвенивер, почему меня здесь принимают за полицейского? спросил я, когда прю отправилась домой, сложив недоеденные цукаты в салфетку,

потому что здесь не принято задавать вопросы, ходить в светлом плаще и воображать о себе бог знает что, гвенивер развела руками и подула себе на ладони — сначала на правую, потом на левую, понятия не имею, что это значит, еще здесь не принято шевелить губами, выпивая в одиночестве, добавила она, в книгах так всегда выглядит инспектор или, на худой конец, столичный констебль

или — хитроумный убийца, верно, гвенивер?

* * *

есть три вещи, которых я не терплю: треск раздираемого пенопласта, пенку на школьном какао и езду в никуда — последнее мне приходится делать по нескольку часов в день, облачившись в униформу цвета начисто отстиранного индиго и крутя ненастоящий руль перед лондонской картой на экране

есть две вещи, которые внушают мне спокойствие: белый фаянс на белой скатерти и момент отлива, когда песчаная коса медленно соединяется с отмелью — как будто всплывает большая желтая рыба с бугристой спиной, увешанной оборванными рыбацкими сетями

насмотревшись на отлив с веранды трилистника, я вернулся в гостиницу, надеясь незаметно забрать свои вещи, но наткнулся на сашу, накрывающую стол в гостиной: пять часов, солнце дробится в стеклах, безмятежная картинка в духе альма-тадемы — садись, лу, подпирай голову руками, следи за быстрыми пальцами, за солнечной шелухой на льняной скатерти но куда там, могильная тетрадка прожигала мне карман плаща, я даже глаз на сашу поднять не смог: насильник над ближним и его достоянием, [101]вот кем я буду с нынешнего утра, комнатный воришка из седьмого круга, да и раньше был не лучше — незадачливый убийца из круга второго, и сейчас она это почувствует, прочтет по моим губам и покажет мне на дверь

садитесь, лу, написала саша на исчерканном листке, где до этого отдавала распоряжения горничной, джем еще теплый, эвертон сварила его после полудня, почему у вас такой беспокойный вид?

в прошлый раз я видел здесь красивую женщину, сказал я осторожно, будто шулер, выкладывающий карты на сукно, она чем-то похожа на вас, но повыше ростом, я видел ее в той комнате, что больше всех пострадала от пожара