Гретель и тьма - Элайза Грэнвилл Страница 61

Не говоря ни слова, Вильгельм протащил его еще один пролет, потом еще, уже, но по-прежнему в роскошных коврах, пока они не добрались наконец до закрытой на засов и замок двери. Тут он выпустил руку Беньямина и, сперва оглядевшись по сторонам, снял со связки у себя на поясе пару ключей – от висячего замка и от самой двери. За ней обнаружилось скудно освещенное пространство. Воздух был спертый. Сверху вился приглушенный шепот. Вильгельм молча втащил Беньямина внутрь и запер за ними дверь.

Беньямин шагнул вперед.

– Что это?

– Ш-ш-ш. – Вильгельм приложил палец к губам и покачал головой. – Это путь к башне, – добавил он, касаясь губами уха Беньямина. – Никогда и никому не рассказывай о том, что сейчас увидишь.

Глаза привыкли к полумраку, и Беньямин разглядел узкие ступеньки – вроде тех, что вели в погреб. Эта лестница, как и основная внизу, была укрыта какой-то толстой тканью, заглушавшей любые звуки, а вместо поручней висели толстые шелковистые веревки. Он вдруг испугался – того, что он может увидеть или что совсем скоро может случиться. Мучительно желая удрать, он повлекся вверх по лестнице: сердце колотилось, голова ныла, а с гнусным Kürbissuppe mit Salami [105] изготовления Гудрун, урчавшим у него в животе, возникала нешуточная опасность, что его стошнит. Облегчение Беньямину оставалось лишь одно – злиться на Гудрун. Она знала, что он терпеть не может домашнюю колбасу и ненавидит тыкву; даже если он больше никогда не съест ее чумою зараженный, злобою посыпанный, ведьмацки сваренный суп, все равно «никогда» – это слишком скоро.

– Ш-ш-ш, – повторил Вильгельм, и они вступили в гнездо: несколько бархатных диванов, обращенных к стенам, образовывали круг. В стенах же были узкие бойницы – вроде тех, какие бывали в древних крепостях, но прикрытые позолоченными деревянными ставнями. Вильгельм показал знаками, что Беньямин может одну открыть. Беньямин неохотно шагнул к бойнице, повозился с защелкой и обнаружил, что смотрит внутрь комнаты, где в деревянных кроватках рядами спит множество маленьких девочек. У каждой большой палец во рту – у кого-то левый, у кого-то правый, и все тихонько сосут, словно снится им, что кормятся грудью, от которой их слишком рано отняли. Все в той комнате было белое – от кружевных платьиц до изящно отделанной мебели. На полу – россыпь игрушек и книг. А в центре комнаты – беззубая бабушка в кресле-качалке, ожесточенно вяжет что-то – такое длинное, что обвивает ей ноги.

– Время отдыха, – выдохнул Вильгельм у него из-за плеча. – Скоро так тихо не будет.

– Но они же дети, – прошептал совершенно потрясенный Беньямин. – Вы же не… они же не…

– Давай без гадостей. Ты за кого нас держишь? – Вильгельм скроил мину. – Нет, просто некоторые господа с равным количеством терпения и денег выбирают

себе – просто ради удовольствия смотреть, как оно растет. – Он ухмыльнулся. – Как цветок. А потом, может, если они все еще будут в силах, когда придет время, – сорвут.

– Оно? – повторил Беньямин. Он посмотрел еще раз и заметил, что все без исключения дети – светлокожие и с длинными волосами разнообразных светлых оттенков: от холодного лунного до жаркого солнечно-золотого. – Сколько светловолосых.

– Да, на светленьких большой спрос. – Вильгельм коснулся блестящих волос Беньямина. – А мне нравятся темненькие. – Он подождал, но Беньямин так глубоко задумался, что не заметил – и не ответил.

– Откуда они?

– Отовсюду: со школьных дворов, с задворок, из гетто, с ферм, из лесов и с гор. Мы их собираем из-за их внешности – светловолосые выделяются в толпе – и увозим, как угонщики скота. И нечего так на меня смотреть, мой юный друг. Скрепи сердце и выкинь совесть, если хочешь здесь работать. – Вильгельм закрыл первые ставни и показал знаком, чтоб Беньямин шел к следующим. Тот вновь помедлил. И вновь собрался с духом и глянул.

Здесь были девочки постарше, кто-то рисовал или читал, другие играли под присмотром суровой с виду воспитательницы. Были там и домашние питомцы – коты, как сперва показалось Беньямину, однако то были крупные кролики. Зрение у него вдруг затуманилось. Гнездо словно завертелось вокруг. Он потер глаза. Может, ему это снится.

– Этих гораздо меньше…

Вильгельм кивнул.

– Хорошенькая в семь лет не значит хорошенькая в десять. Не всегда они отвечают и другим требованиям.

Зависит от родителей – и от родителей родителей. – Он заглянул Беньямину через плечо. – Нагляделся?

– А что происходит с теми, кого вы не оставляете?

– А ты как думаешь?

Беньямин ничего не сказал. Страх вернулся. Оттолкнув Вильгельма, он распахнул третьи ставни и в смятении обнаружил в комнате всего одну девочку. Она сидела перед зеркалом и расчесывала волосы, спускавшиеся ниже талии. Он вдруг пылко захотел увидеть ее лицо, вжался в бойницу и мысленно пожелал, чтобы она обернулась. Вильгельм оттащил его и встал перед оконцем, заслоняя его собой.

– Ее вкладчик скоро вернет себе прибыль с вложенного.

– В смысле?

– Сам видел.

– Но она же всего…

– Достаточно взрослая, – сказал Вильгельм. – А тебе-то что? Из того, что сам сказал, ты же к ним не склонен. – Он потянул Беньямина к себе, крепко взял его за бедро, а другой рукой – за загривок. Губы мазнули юноше по щеке. Беньямин тут же вырвался, Вильгельм уронил руки.

– Курт, да?

– Что?

– Тебе здоровяки больше нравятся, да? Даже такой переросток Schluchtenscheisser [106].

– Нет!

– А что ж тогда? Мы пришли сюда, чтобы уединиться. Я тебе неприятен?

– Дело не в этом, – сказал Беньямин, лихорадочно соображая. – Я просто не выношу, когда меня торопят.

– А. – Вильгельм кивнул и сжал Беньямину плечо. – Так ты не только курить раньше не пробовал. В этой игре ты тоже новенький. Что ж не сказал? Я не спешу. – Он уселся на диван и подбадривающе улыбнулся. – Закрой эту штуку, мой юный друг. Иди посиди со мной.

Беньямин бросил последний взгляд в комнату под ними и задавил вскрик. Девушка теперь стояла и смотрела прямо на него. Зеркало повалено, щетка валяется на полу. За пеленой светлых волос лицо ее было тощим, как у юной ведьмы. Ее шепот был не громче тоненького щебета птицы в зимнем тростнике.

– Тебе здесь нельзя.

– Так тебе правда не интересен Курт? – не унимался Вильгельм.

Губы у девушки вновь задвигались.

– Тебе здесь нельзя.

– Нет. – Беньямин тихо закрыл защелку, рот у него вдруг пересох. Он плюхнулся рядом с Вильгельмом. Тот придвинулся ближе и обвил Беньямина рукой. Его жилистая сила напугала юношу куда сильнее, чем навязанная близость. Когда потребовался поцелуй, он закрыл глаза и представил, что эта слегка щетинистая щека – его брата. Вильгельм тихо рассмеялся.