Самарканд - Амин Маалуф Страница 62

В Тегеране, Санкт-Петербурге прозвучал один и тот же приказ: Тебриз должен быть задушен, он заслуживает самой жестокой кары. Когда это случится, больше никто не осмелится заговорить о конституции, демократии, парламенте и Восток сможет снова почить прекрасной смертью.

В последующие месяцы всему миру предстояло стать свидетелем странного и душераздирающего спектакля: пока в разных концах Персии вспыхивали очаги сопротивления режиму по примеру Тебриза, сам Тебриз был взят в жесточайшее кольцо осады. Хватит ли времени у сторонников конституции подняться, вооружиться, пока не пал их главный бастион?

В январе был одержан первый крупный успех: по призыву бахтиарских князей — это были дяди Ширин по материнской линии — Исфахан, древняя столица Персии, взбунтовался, провозгласил себя приверженцем конституции и выразил солидарность с Тебризом. Когда эта весть долетела до осажденного города, тот просто взорвался от радости. Всю ночь жители бродили но городу и скандировали: «Тебриз — Исфахан: страна пробуждается!» Но уже на следующий день мощная атака регулярных войск вынудила защитников города оставить позиции на юге и западе. С внешним миром город теперь связывала только одна дорога — та, что вела на север, к границе с Россией.

Тремя неделями позже восстал город Решт. Как и Исфахан, он примкнул к Фазелю. В Тебризе это вызвало новый взрыв радости. Но тут же последовал ответный удар: последняя дорога оказалась в руках казаков, кольцо вокруг Тебриза сомкнулось. Ни почты, ни продовольствия ждать не приходилось. Чтобы прокормить две сотни тысяч жителей, требовались чрезвычайные меры в сфере распределения.

В феврале и марте 1909 года число городов — сторонников конституции возросло: теперь территория демократии приросла Ширазом, Хамаданом, Мешедом, Астарабадом, Бандар-Аббасом, Бюширом. В Париже образовался комитет в поддержку Тебриза во главе с неким г-ном Дьёлафуа, ориенталистом, то же произошло и в Лондоне под председательством лорда Ламингтона, но еще важнее было то, что главные священники из числа шиитов в Карбале, что в оттоманском Ираке, торжественно и недвусмысленно высказались в пользу конституции, заявив о своем несогласии с ретроградами в религиозных кругах.

Дело Тебриза побеждало, но сам он погибал.

Неспособный действовать одновременно на стольких направлениях, шах сосредоточился на одной-единственной задаче: сломить Тебриз, источник зла, рассчитывая, что, когда падет он, поколеблятся и другие. Не сумев взять город приступом, он решил уморить его голодом.

Хлеба не хватало. В конце марта появились первые умершие от истощения, по большей части старики и малые дети.

В лондонской, парижской и санкт-петербургской прессе поднялась волна возмущения своими властями, которые не пеклись о судьбе соотечественников, оставшихся в осажденном городе и подвергавшихся опасностям и лишениям. Мы узнавали об этом по телефону.

Однажды Фазель призвал меня к себе, чтобы объявить:

— Русские и англичане намерены вскоре эвакуировать своих подданных, чтобы можно было сломить Тебриз, не вызвав возмущения во всем мире. Это будет для нас тяжелым ударом, но я хочу, чтобы ты знал: я не стану препятствовать этому и удерживать кого-либо насильно.

Он поручил мне проинформировать заинтересованных лиц о том, что будет сделано все возможное для их отъезда.

И тут случилось нечто из ряда вон выходящее. Будучи свидетелем этого, я смогу закрыть глаза на многие недостойные людские поступки.

Свой обход я начал с пресвитерианской миссии, побаиваясь встречи с пресвитером и его упреков. Он рассчитывал на то, что я урезоню Говарда, а я сам пошел по его стопам! И впрямь мне был оказан весьма прохладный прием.

Но стоило изложить ему цель моего визита, Преподобный без тени колебания заявил:

— Я не уеду. Если можно организовать отправку на родину иностранцев, значит, можно организовать и доставку продовольствия в город.

Я поблагодарил его за занятую им позицию, которая показалась мне находящейся в соответствии с религиозными и нравственными идеалами, которые он исповедовал. Вслед за этим я посетил три торговых представительства и, к своему великому удивлению, получил тот же ответ. Как и старейший, торговцы не желали уезжать из города. Один из них, итальянец, объяснил мне:

— Если я брошу Тебриз в минуту испытания, мне будет стыдно возвращаться сюда позже. Я остаюсь. Может, мое пребывание здесь подвигнет мое правительство на какие-то действия.

Повсюду, словно они сговорились, ответ был все тот же: ясный, не терпящий возражений и незамедлительный. Даже г-н Вратислау, британский консул, даже персонал русского консула г-на Похитанова ответили, так же. И проинформировали об этом свои правительства.

От подобной чуду солидарности иностранцев укрепился дух горожан. Но ситуация оставалась неустойчивой. 18 апреля Вратислау телеграфировал в Лондон: «Хлеба не хватает уже сегодня, завтра его будет не хватать еще больше». 19-го — новое послание: «Ситуация безнадежная, говорят о последней попытке прорвать окружение».

В тот день в цитадели состоялось заседание. Фазель поставил нас в известность, что начался поход из Решта на Тегеран, что власть готова пасть и что это не за горами. Говорил о победе нашего дела. После него взял слово Говард и напомнил, что в городе нечего есть.

— Люди перебили всех домашних животных и беспризорных котов, целые семьи бродят день и ночь по улицам в поисках завалящего граната, корочки хлеба. Как бы не начался каннибализм.

— Нам нужно продержаться только две недели! — Голос Фазеля звучал умоляюще.

— Наши запасы позволили нам продержаться до сегодняшнего дня. Больше распределять нечего. Через две недели умрет каждый десятый и Тебриз превратится в город-призрак. В последние дни насчитали восемьсот мертвых. Они не выдержали голода и вызванных им болезней.

— Две недели! Только две недели! — как заклинание повторял Фазель. — Даже если придется голодать!

— Мы все голодаем уже много дней!

— Но что же делать? Сдаться? Вот так бездарно упустить волну поддержки, которую мы сами же и выпестовали? Нет ли какого-нибудь выхода?

Продержаться. Дюжина растерянных мужчин, ослабевших от голода и усталости, но и опьяненных близостью победы, были одержимы одним: выстоять.

— Есть один выход, — проговорил Говард, Может быть…

Все глаза устремились на Баскервиля.

— …попытаться осуществить внезапный прорыв. Если удастся овладеть этой позицией, — он указал на некую точку на карте, — наши силы устремятся в брешь и восстановят связь с внешним миром. Пока враг спохватится, возможно, к нам подоспеет помощь.

Я тотчас заявил о своем несогласии с предложением Говарда, все остальные придерживались того же мнения, считая этот выход самоубийственным. Враг засел на высоком уступе, в пятистах метрах от нашей линии обороны. Речь шла о том, чтобы преодолеть это расстояние, по ровной местности вскарабкаться на внушительную стену и выгнать оттуда неприятеля, а затем закрепиться там самим и оказывать сопротивление неизбежной контратаке.