Шахта - Михаил Балбачан Страница 63

В общежитие Шевцов явился за полночь и сразу, не заходя к себе, пошел на кухню – в животе бурчало. Там, к его удивлению, горел яркий свет, столы были сдвинуты и заставлены разнообразной посудой, по большей части уже пустой. В сизом чаду теснились едва ли не все жильцы второго этажа. Впрочем, среди мисок и бутылок виднелись не только объедки, рот Шевцова наполнился слюной, и он шагнул из коридора на свет.

– О, Андрюха! Молодец, слушай, что зашел, не побрезговал рабочим классом. Садись давай, угощайся! Мы вот тут дружка нашего дорогого, безвременно погибшего, поминаем, – незнакомый чернявый мужик, выглядевший трезвым, но чрезмерно возбужденным, смахнул с табуретки пятнистую кошку и приглашающе хлопнул по сиденью жесткой ладонью. – Робяты, это Андрюха, ба-альшой, между прочим, начальник, а вот, тоже живет с нами тута. Отличный мужик, это я вам говорю!

Шевцов сел. Ему пододвинули нечистый стакан, налили водки, дали хлеба и сала. Он выпил, поперхнулся, быстро заел, потянулся за картошиной. Сразу стало жарко, все приятно поплыло. Он просто замечательно себя почувствовал. «Прекрасные же люди, чего я все время от них прятался?» – думал он, жуя. Ему налили еще.

– А вот мы сейчас товарища начальника спросим, – смурной, заросший диким волосом мужик, сидевший наискось, уставился на него налитыми бычьими зенками, – вот, значит, спросим его! – повторил он с нажимом, упираясь обеими руками в столешницу и небрежно стряхнув спавшего на плече соседа.

– Андрюха! Ибрагишка тебя о чем-то спросить хочет, – задышал сбоку чернявый.

– А? Чего? Ну конечно, я готов, в чем дело, товарищ?

– Скажи, почему человек всю жизнь мучиться должен, да? Почему так? Я не молодой уже, да? Жениться не могу, живу как собака, работаю, работаю, а ничего себе не заработал еще. Почему так? Всё обещают, обещают, а нету ничего, да? Скажи, начальник.

– Ну, многие еще так живут. Сами знаете, положение сложное. Вот когда закончим модернизацию… – забубнил Андрей с набитым ртом, – я и сам, можно сказать, так же точно живу.

Приумолкшее было застолье заорало:

– Модернизацию! Модер…яцию! Закончат они! То рехонструкция была, а теперя, значит, модер…яция у них! А нормы небось опять подымут! Народу набрали до …, а хат не дают! Инженеров как грязи, по теплым конторам сидят, у кажного – квартера, а рабочих, как тараканов, по баракам да по норам распихали и жируют, сволочи!

Шевцова под руки повели осматривать комнаты соседей. Везде было неприбрано и очень нечисто. Койки стояли плотными рядами, другой мебели было мало. Черная и серая одежда гроздьями свисала со стен, а голые лампочки – с потолков. Под лампочками болтались желтые липучки, усеянные давно усопшими мухами.

– Ну, тесновато, конечно, – мямлил Шевцов, – необходимо поставить вопрос. Я уже говорил товарищу…

– Чего его ставить-то? – ухмыльнулся в бороду еще один незнакомый мужик, кстати, довольно трезвый. – Ставили уже, сколь раз ставили. Вот дружбан мой, Кузька, бригадир наш бывший, он тоже всё вопросы ставил, значит. Слыхал, небось?

– Не.

– Ну Кузька, Бирюков евонная фамилия.

– Нет, не знаю такого.

– Ладно, … с ним. Я и говорю: он тоже вопросы ставил.

– И – что?

– А ничего. Пятерик в рыло, и лес валить свезли.

– Могли и поболе дать, за милую душу, это он еще легко отделался, – добавил кто-то.

– Да нет же, – начал доказывать Шевцов, – вы не правы, товарищ. Мы в руководстве эту тему постоянно обсуждаем. Слепко говорит…

– Сука он, твой Слепко! Шкурник! – пьяный лысый старик заграбастал Андрея за грудки, рванул, посыпались пуговицы. Его с трудом оттащили.

– Ну, не знаю, – протянул Андрей, пытаясь разглядеть, не разорвана ли рубаха.

Оказалось, что они опять сидят за столом. Могучий Ибрагишка нежно обнимал его и, всхлипывая, бормотал что-то невнятное. Андрей тоже расстроился. Он ведь тоже сидел в полном дерьме, и ничего хорошего ему не светило.

– А я говорю, в обком писать надо! – горячился старик, порвавший ему рубаху.

– В обком! Ты ж уже в партком свой жалился и что получил? Ни … ты не получил, скажешь, не так? – подзуживали его.

– Сообщить надо. Куда следовает. Там разберутся. Пущай только товарищ начальник напишет, мы все подпишемся! – худой парень рубил фразы, впившись бесцветными глазами в переносицу Шевцову. – Ничего. Там быстро разберутся. С главным инженером треста разобрались уже!

– Что-что? – вскинулся Шевцов. – Как это – разобрались?

– А так разобрались, что за задницу его взяли. Шпионажем, сука, занимался.

– Все они там – шпиёны! – заорал краснорожий детина. – Стрелять их всех, как…

– Ну чё, Андрюха, накорябаешь бумажку-то? – ухмыльнулся чернявый.

– Да-а, давайте. Только… может, сначала добром попробовать, пойти завтра к Слепко, поговорить… – завилял Шевцов.

– Говорили уже, хватит! – загомонили одни.

– А чего ж не пойти? Можно и пойти. Пущай тогда он тоже идет, может, хоть его послушают, – рассуждали другие.

– Стрелять их всех, сволочей, и этого – тоже! – орали третьи.

– Чего, Андрюшенька, пойдем завтра к начальнику? – чернявый ласково положил тяжелую лапу ему на плечо. Шевцов, сглотнув, кивнул.

Он проснулся, словно вынырнув из бездонного омута. В дверь громко, требовательно стучали. Во рту было гадостно. Чувствуя себя очень больным, он медленно встал и отворил дверь. За нею стоял давешний чернявый тип.

– Ты это чего, товарищ начальник, встал только? Хорошо живешь! Ладно, сбирайся, через полчаса надо нам уже в конторе быть.

– А сейчас сколько?

– Полдень уже.

– Сам-то ты чего не на работе?

– Смена не моя. Ну давай, шевелись, начальник.

– Надо бы подумать прежде, обсудить…

– Обсудили уже. Ты чё, сдрейфил? – гость сплюнул окурок на пол, растер сапогом.

Андрей уныло потащился в холодный вонючий сортир, умылся. Есть не хотелось совершенно, только – пить. Вслед за чернявым, Ибрагишкой, глядевшим на него почему-то волком, протрезвевшим лысым стариком и еще несколькими вчерашними знакомцами он поплелся на шахту. «Интересно, что Слепко подумает? – гадал он, с трудом переставляя ноги. – Глупость, конечно. Но с другой стороны…»

День у Евгения начался удачно. Во-первых, он отлично выспался. Лег вчера пораньше, а малыш почти не ревел. Во-вторых, Наташа пребывала в веселом расположении. В-третьих – серьезная авария, случившаяся на днях, завершилась неожиданно счастливо: почти все рабочие, угодившие в завал, чудом остались живы и невредимы.

По дороге он дал хороший крюк, свернув на свою любимую улочку – длинную, извилистую, сплошь заросшую цветущей черемухой. Над головой клубились белые кроны, начавшие уже рассыпаться мелким пахучим снежком. Ночью был заморозок, и опавшие лепестки сплошь покрывали землю.