Шахта - Михаил Балбачан Страница 64

Во время утреннего обхода он придирчиво проверил работу механиков и окончательно решил для себя, что «шевцовская система» доказала свою полезность. «Молодец, парень! Небось дрыхнет сейчас в теплой постельке, а люди его прекрасно работают, хотя недавно еще поголовно числились в отстающих. Нет, человечек он, несмотря ни на что, нужный. Не худо бы и мне перенять это дело, глядишь, жизнь веселее побежит».

Рассуждая так сам с собой, Слепко перехватил в столовке стакан молока и горячую, с пылу с жару, булку с изюмом. Предстоял рутинный прием «по личным вопросам». Поздоровавшись за руку с каждым из стоящих в недлинной очереди, он скоренько переоделся, удобно уселся за стол, отодвинул в сторону вчерашние бумаги и крикнул:

– Заходи!

За дверью возникла заминка, послышались раздраженные голоса, какая-то возня. В комнату ввалилось сразу человек восемь. Одна из вошедших, кажется, из складских, яростно препиралась с остальными, отстаивая свое право на первенство. Ее грубо вытолкали в коридор. Евгений увидел среди вошедших Шевцова. «А этот чего тут делает? И что это с ним?»

Шевцов действительно имел необычно помятый вид. Всклокоченный, глаза опухшие, даже брюки не вполне были в порядке.

– Андрей Сергеич, ты ко мне? – спросил его Слепко. – Извини, у меня сейчас прием по личным. Я потом сам к тебе зайду, вижу, у тебя срочное что-то.

– Да нет, ничего, я тут постою, – промямлил Шевцов.

– Хорошо, присаживайся, что ли, на диван, постараюсь выкроить для тебя минутку.

– Нет, – замотал головой Шевцов, – я уж лучше со всеми как-нибудь…

– Как знаешь. Товарищи! Я принимаю строго по очереди. Так что давайте по одному, а остальных прошу пока выйти. Не волнуйтесь, всех сегодня приму. И женщину вы совершенно напрасно обидели, как-то это не по-мужски.

Среди вошедших возникло брожение. Слепко взял со стола первую попавшуюся бумагу и демонстративно принялся ее читать. Когда все лишние удалились, оставив, впрочем, дверь немного приоткрытой, в комнате, кроме них с Шевцовым, остался заслуженный рабочий Федорчук. Он долго, основательно откашливался в кулак, вытирал платком лысину и жесткое, бугристое лицо. Слепко, благодушно улыбаясь, ждал. Начав с приличествовавшего случаю вступления на общие внутри– и внешнеполитические темы, посетитель перевел речь на общежитие для холостяков. Говорил он обстоятельно, перечисляя многочисленные приказы прежних начальников шахты по поводу этой вопиющей язвы, ни один из которых выполнен не был. Под конец, уже сквозь слезы, упомянул о своих немалых заслугах, отмеченных почетными грамотами и благодарностями в приказах, а также целиком и полностью одобрил линию партии и руководство товарища Сталина. Слепко скривился, как от незрелого яблока. Шевцов, кажется, готов был разрыдаться и сидел с отчаянной физиономией. Федорчук являлся опытнейшим активистом и выступление свое выстроил безукоризненно. Не отреагировать на него было нельзя. Тем более что мозолистые рабочие руки крепко сжимали веер исписанных вдоль и поперек тетрадных листков, на которых, без сомнения, дословно изложена была вся прочувствованная речь. «Небось и второй экземплярчик имеется», – подумал Евгений. Но и отреагировать не представлялось возможным. Шахта ежедневно принимала новых рабочих, и ситуация с жильем в ближайшее время никак не могла улучшиться, напротив, она должна была планово ухудшаться еще месяцев семь – одиннадцать. Потом Слепко предполагал начать строительство дома для многосемейных. Таким образом, на обозримое будущее с положением в холостяцком общежитии следовало смириться. «А что если выделить несколько комнат заслуженным передовикам, вот как Федорчук этот? В порядке поощрения. Поднять вопрос, обсудить каждую кандидатуру на открытом собрании…»

– Что же, товарищ Федорчук, одно могу тебе сказать, критика твоя в целом верная. Но и ты тоже должен понимать: пока шахта не выйдет из прорыва, отвлекать силы на жилье я не имею права. Это я тебе как коммунист коммунисту говорю.

Федорчук опустил голову и засопел.

– Но как начальник шахты обещаю, как бы трудно нам ни было, месяцев через десять начнем строительство домов. И я поставлю вопрос о первоочередном выделении комнат заслуженным рабочим, таким, как ты. Глядишь, и оставшимся в общежитии полегче станет.

Старик встрепенулся, лицо его начало быстро светлеть. Он долго, прочувствованно тряс руку начальника. Слепко, со своей стороны, пообещал обсудить это дело на ближайшем парткоме. Федорчук церемонно откланялся.

– Я думаю, все-таки… – занудел, по обыкновению, Шевцов, но тут в кабинет разом вломилось пятеро обозленных мужиков. Створка грохнула о шкаф, упало и зазвенело что-то стеклянное.

Чернявый детина в распахнутом бушлате и красном детском шарфике, обмотанном вокруг загорелой жилистой шеи, по-хозяйски расположился на стуле.

– Так что принимай гостей, гражданин начальник!

– Ты, собственно, по какому делу? Как фамилия? С какого участка? – Слепко внешне остался невозмутимым, навидался уже всякого. – Товарищи, я же просил заходить по одному, душно очень!

– А дело у нас простое, – процедил детина. – Мы так понимаем, ты и впредь намереваешься измываться над пролетариатом. Сами небось в отдельных квартерах живете, кофей-какаву распиваете…

– Не можем больше, – закричал другой, по виду татарин, – никак не можем, жениться не можем, работали-работали, да?

Слепко начал объяснять про тяжесть международного положения, но вошедшие заорали все разом:

– Хорош! Налопались уже этого дерьма… Переселяй прямо теперь куды хочешь! Мы на тебя управу найдем!

Чернявый, ухмыляясь, поднял руку. Крики смолкли.

– Вот что, начальник, ты нам сейчас жилплощадь выдели, или пущай кадровик нам книжки вернет. Уволимся всей общагой к такой-то матери. Один только Федорчук останется. Заживет старый хрен, как король, – заржал чернявый.

– Переселить вас сейчас я не могу. Не могу и книжки отдать, пока не вернете аванса или не отработаете до конца месяца. Вот тогда и поговорим, только уж с каждым по отдельности. А сейчас немедленно покиньте помещение! – Евгений сделал вид, что собирается что-то записать.

– До конца месяца?! Ишь, чего удумал! Врешь, не имеешь права книжки задерживать! Мы тебе не рабы подневольные, у нас, чай, советская власть!

Запах перегара сделался чрезвычайно отчетливым.

– Ша, робяты, тихо! – вновь утихомирил своих чернявый. – А то как бы гражданин начальник не надумал фулюганство нам припаять. Вот что, – обернулся он к Евгению, – мы свои права знаем, пока книжки не вернешь, никуда отсюдова не уйдем! Рассаживайся, братва!

Двое уселись на диван, грубо отпихнув Шевцова, один – на свободный стул в углу. Татарин сел просто на корточки.

– Ну, тогда я сам уйду! – решительно поднялся Слепко. – Разговаривать в таком тоне я не намерен.

– Евгений Семенович! – подскочил вдруг Шевцов. – Вы должны!..

– Погоди, Андрей, видишь, не до тебя теперь, – отмахнулся Слепко.