Кровоточащий город - Алекс Престон Страница 65

Глава 13 Новая жизнь

Я думал о Веро в сумрачных театральных залах. Долгими вечерами, просматривая постановки политических пьес в «Хэкни эмпайр» и «Килберн трайсайкл», я думал о Веро. Даже когда мне удавалось изгнать из головы мысли о той ночи, даже когда удавалось сосредоточиться на происходящем на сцене, какая-то фраза одного из действующих лиц или мелькнувшее в глазах актера темное пламя возвращало ее. Она была заразной хворью, инфекцией; при мысли о ней в джинсах начинался пожар, по ночам меня преследовал один и тот же образ — Веро стаскивает с себя футболку — и запах ее грязных волос.

Последнюю неделю в «Силверберче» я тоже занимался по большей части тем, что наблюдал за другими. Рынки снова ожили, как будто те, кто мешал им быстро восстановиться, вдруг скорчились и умерли. Унылый, безнадежный февраль развеял ожидания фондов, существовавших на грани и уповавших на то, что новый год принесет новый оптимизм и крутой рост цен. В октябре и ноябре, в дни хаоса, многие инвестиционные менеджеры удержали инвесторов от резких шагов, но теперь их никто не слушал, и те же самые инвесторы массово снимали деньги со счетов. Капиталы из хеджевых фондов уносило, точно отливом. Конкуренты «Силверберча», те, что поменьше, закрывались один за другим по мере того, как банки обрубали кредитные линии, а инвесторы выстраивались в очередь в надежде получить хотя бы часть своих средств. В финансовых кругах снова пошли слухи о надежности «Силверберча».

Люди, сделавшие состояние на игре против американского рынка недвижимости и учредившие новые фонды, теперь обратили свое внимание на инвестиционные банки. Используя ложные слухи и практику коротких продаж, они сеяли панику на рынках и добивались обвала фондовых индексов. Те же самые инвесторы, спекулируя на деривативах, разгоняли цены на нефть до рекордных уровней. Я наблюдал за их действиями со смешанным чувством уважения и ужаса. Они делали состояния, но одновременно разрушали систему. Воображение рисовало жуткие картины: агрессивные спекулянты пляшут на улицах разоренного, дымящегося Нью-Йорка, размахивая пачками обесцененных инфляцией долларов и платиновыми кредитными карточками банков, утопить которые они же и помогали.

Председатель «Силверберча» проводил нескончаемые встречи — с бесстрастными корейцами, грубыми русскими, жирными саудовцами в белоснежных дишдашах. Последние беспрестанно курили, отчего в кабинете висел сизый туман. Каждый день ему приходилось отвечать на звонки из «Файнэншл таймс» и «Уолл-стрит джорнэл» и собственной жены, уставшей от пустых обещаний уйти в отставку и угрожавшей разводом. Я слышал, как он умоляет ее, как пытается договориться и как за агрессивными наскоками следует отступление с немалыми уступками. Председатель использовал ту же тактику, с помощью которой ему удавалось одерживать верх над скептически настроенными журналистами. Наблюдая за ним, я задавался вопросом, а может ли быть личная жизнь у такого человека, или же он настолько увяз в работе, что все в жизни превратилось в сделку, свелось к балансу прибыли и убытка, и что для достижения нужного результата годится и дозволяется любая тактика.

Катрина изо всех сил поддерживала бизнес, засиживаясь допоздна с Лотаром, продавая все, что только можно, избавляясь от активов. Держалась она только на нервах, красилась меньше и начала курить. Однажды мы вышли на ланч, и Катрина споткнулась и едва не упала. Поддержав ее под локоть, я подумал, что она падала, как старуха. Лотар перебрался за стол Мэдисон, взяв на себя роль портфельного менеджера, а Баритон пытался в одиночку справляться с аналитикой. Брать кого-то на освободившиеся места, пока компания не выбралась из кризиса, не имело смысла. Да и желающих пойти в «Силверберч», когда газеты предрекали ему неминуемую гибель, нашлось бы немного.

В свой последний вечер в «Силверберче» я понял, что у Лотара и Катрины роман. Председатель отменил все встречи с инвесторами, Катрина положила трубку за минуту до шести, и все сотрудники собрались возле наших столов. Число их заметно сократилось по сравнению с тем временем, когда я только пришел в фирму. Кто-то умер, кого-то уволили, кто-то отправился искать счастья на более спокойной работе, так что штат уменьшился вдвое. Секретарша подкатила столик с тремя бутылками шампанского и стопкой пластиковых стаканчиков. Председатель взял одну, покрутил в больших загорелых руках и неодобрительно покачал головой, взглянув на этикетку:

— Эх… не винтажное. Жаль. Впрочем, в этом месяце в Сити шампанское пьют немногие. Грустно, когда из компании кто-то уходит, но я всегда говорил, что одни уходят хорошо, а другие плохо. Чарлз Уэйлз определенно из первых. Он поработал здесь и аналитиком, и портфельным менеджером, а теперь покидает нас, чтобы стать журналистом. В последнее время я видел многих журналистов и…

Он шагнул ко мне, схватил обеими руками за шею и надавил на горло большими пальцами. Надавил с такой силой, что мне пришлось упереться подбородком в его запястья. Председатель разжал пальцы и усмехнулся.

— В трудные для компании времена Чарлз работал с полной отдачей, не жалея себя, и неизменно ставил интересы фирмы превыше всего остального. Я каждую неделю получаю распечатку и вижу, когда человек приходит и уходит. Могу сказать, что Чарлз работал едва ли не каждый уик-энд, зачастую допоздна. Мы хотели подарить ему что-нибудь, что-то особенное, чтобы он помнил о нас, но решили воздержаться от сантиментов и подарить деньги. Держи, Чарлз.

Он протянул мне конверт. Я открыл его, увидел чек и, сдержав нетерпение, прочитал не отличавшиеся оригинальностью пожелания. Банальные заверения в дружбе от людей, которые и не знали меня толком, длинное и цветистое пожелание от Катрины, небольшой шарж — я в задумчивой позе, — выполненный Баритоном. Лотар расписался так, что ему не хватило места, и последние слова, зажатые в самом уголке, было почти не разобрать. Я посмотрел на чек. 10 000 фунтов. Я тяжело опустился на стул. Председатель поднял стакан:

— Давайте все вместе пожелаем Чарлзу самого лучшего в его новой жизни. За Чарлза.

Народ разошелся, а я сидел, растерянно глядя на чек. Кто-то из секретарей прихватил, уходя, недопитую бутылку. Я поднялся, вошел в кабинет к председателю и закрыл за собой дверь.

— Вы очень щедры. Я… даже не знаю, как вас благодарить.

Он сидел перед монитором, боком ко мне, и просматривал почту, безжалостно удаляя сообщения.

— Я хотел, чтобы ты знал, что это все было не зря. Иначе было бы несправедливо. Катрина и Лотар вложили по тысяче, остальное мое. По-моему, вполне достойно. А теперь послушай. У меня сейчас телеконференция, но я искренне желаю тебе удачи. Уверен, все будет хорошо. И между нами, если мы прорвемся, для тебя всегда найдется здесь местечко. А теперь быстренько проваливай.

Я шагнул к нему, пожал его здоровенную ручищу и вышел из офиса. Катрина и Лотар сидели рядом и пили шампанское, и, когда они коснулись друг друга, сразу стало понятно, что они — уже пара. Щеки у нее порозовели, усталые глаза вспыхнули, а его черты под высоким лбом вдруг смягчились, и сам он будто стал человечнее.

На следующее утро мы с Джо поехали в Мэйфер. Она осталась в машине, а я поднялся в офис и собрал вещи в старую спортивную сумку. Лотар разговаривал по телефону, но, когда я помахал ему, улыбнулся и поднял руку. Подбежавшая Катрина обняла меня. Председатель уехал на встречу в Сити. Проходя по коридору, я провел пальцами по панели красного дерева, приложил ладонь к стеклянной стене зала для совещаний, в последний раз посмотрел через пустой кабинет председателя на свой стол. Та же секретарша, которой я отдавал пальто в день интервью, поцеловала меня в щеку. С тех пор она располнела и счастливо вышла замуж за трейдера из «Леман бразерс». Я вышел из офиса и глубоко вдохнул, чтобы навсегда запомнить запах этого места. Потом вернулся к машине и бросил сумку на заднее сиденье.