Прозрачные леса под Люксембургом - Сергей Говорухин Страница 65

– Мать, я тебя в машине подожду – не люблю я этих проводов… Держи, Евгений.

Георгий Васильевич сунул Левашову огромный бумажный сверток и ушел торопливой, несвойственной ему походкой.

– Здесь, Женя, – поспешила объяснить Надежда Ивановна, – одеяло, подушки. Все пуховое… У вас ведь обоих убранство наверняка холостяцкое…

– Зачем? – Левашов почувствовал, что краснеет.

– Это, сударь мой, – пояснила Наташа, – приданое. Какой вы, право, недогадливый. Чтобы теперь вам нипочем не отвертеться.

– Нам ведь, Женя, в сущности, ничего не нужно, – сказала Надежда Ивановна. – Ждали мы, что Наташа вот-вот вернется, а теперь-то понимаем, что вы увозите ее навсегда… Храни вас бог, ребята.

Подавали поезд.

В купе Наташа спросила:

– Левашов, а у нас будет свадьба?

– А как же! – отозвался Левашов. – На сто двадцать персон, с посажеными отцами, шаферами и расписным подносом для конвертов.

– Почему бы и нет, – с вызовом сказала Наташа. – Все как полагается.

Левашов усмехнулся.

– У меня брат весьма своеобразно женился. Насобирал со всех денег, подарков, разлил три бутылки шампанского на перроне, сел в поезд и укатил в свадебное путешествие с молодой женой. На глазах у ошеломленных гостей.

– Ну, это уже хамство!

– Знаешь, Наташка, мне на нашу свадьбу, честно говоря, и пригласить-то некого.

– Мне в общем-то тоже, – призналась Наташа.

За окном, огромная и белая, плыла Земля, на которой беда и счастье так уживчиво соседствовали друг с другом, что казалось, разъедини их на доли секунды, и планета, сойдя с привычной оси, рухнет в губительную бездну Галактики.

И по всей Земле в разные концы сейчас шли поезда. Но только в одном из них ехали двое, ради которых когда-то был устроен мир и невидимыми богами еще сохранялся закон равновесия на этой бесконечно противоречивой планете.

…Левашов включил камеру, выставил трансфокатор на максимальную кратность.

– Не считай меня за идиота, – перехватив настороженный взгляд Истратова, сказал он, – я не хуже тебя знаю, как бликует оптика на солнце. Попробую снять, когда начнется…

– Долго ждать придется, – усмехнулся Истратов, – аккумуляторы сядут.

– Не ваше дело…

Группа Балабанова вышла на линию атаки. Сосредоточились за полуразвалившимся саманным забором.

– Всем отдыхать, – приказал Балабанов. – Восстанавливать дыхание.

– Вы бы еще производственную гимнастику объявили, товарищ лейтенант… – пошутил на свою голову неугомонный Геша Вагин.

– Производственную гимнастику, Вагин, я тебе в отряде объявлю, – зловеще пообещал Балабанов.

Десантники, привалившись к забору, на несколько секунд закрыли глаза. В своей короткой жизни им уже приходилось убивать. Но тогда это было на расстоянии автоматной очереди, в худшем случае, снайперского выстрела. Через несколько минут им предстояло убивать открыто. Ножами. Кромсать, резать до последнего вздоха, добивать в сердце. А они всего лишь были мальчишками. По двадцать с небольшим. Кому-то меньше…

Что они видели в это мгновение?

– Приготовились, – скомандовал лейтенант Балабанов, и десантники увидели, как нервно дернулся розовый шрам на его щеке. – Руслан, Осипов, Брегер, оружие с собой. Подствольники отстегнуть. Стрелять только… если они начнут первыми.

Брегер сосредоточенно кивнул и стал отстегивать подствольный гранатомет.

– Остальным оружие оставить. Брегер, Вагин, Чеклин, Макаров – заходят со стороны ДШК. Марат, Андрюха – от пулеметной точки. Руслан – со мной. Ползком, ни единого шороха… Начинаем по взмаху моей руки.

Поползли.

Для расчета ДШК «духи» выбрали идеальное место: на окраине кишлака, в местами сохранившемся доме, в тени чудом уцелевшего дерева. Со своей позиции, оставаясь невидимыми для вертолетов противника, они полностью контролировали воздушное пространство и проходящую выше горную тропу.

Они учли и то, что по развалинам к ним можно было подойти практически вплотную: на крыше в направлении кишлака была оборудована наспех замаскированная пулеметная точка.

Но сейчас точка пустовала: было время намаза.

Ким Балабанов тщательно распределил пальцы на рукоятке ножа, опустил его лезвием вниз, коротко взмахнул рукой и, опираясь о теплые камни, перемахнул останки развалившегося забора…

Спиной к забору, подстелив под колени шейные платки, четверо моджахедов совершали намаз, и ни война, ни что другое в этот момент не занимало их…

– Началось, – сказал Истратов.

Левашов перекинул камеру, включил запись, прильнул к визиру…

В несколько стремительных прыжков Ким преодолел расстояние до ближайшего успевшего оглянуться на неожиданный звук моджахеда и, пав на колено, всем корпусом всадил нож в его спину. Добротно сработанный нож разведчика, почти не испытывая сопротивления, вошел сверху вниз вдоль позвоночника и опрокинул моджахеда на землю.

И уже падающему, почти безжизненному, размозжил ему прикладом голову Руслан.

Следующий моджахед успел встать, повернуться и получить неточный, смазанный, но достигший цели удар в живот от сержанта Макарова. И тут же слева на него навалился Осипов и добил ударом в сердце.

Брегер прыгнул сбоку на третьего и, увлекая его за собой, в падении перерезал горло – именно так, как это любили делать они…

Четвертый моджахед вскочил на ноги, блокировал нож Чеклина, резкой подсечкой бросил его на землю, и, метнувшись в сторону, успел коснуться автомата, но Вагин в прыжке достал его ногой, повалил на землю и пробил ножом основание черепа.

Кровавый рукопашный бой, исступленное безумие схватки были позади. И сейчас, глядя на четверых затихающих в последней агонии моджахедов, никто из десантников не испытывал ничего, кроме опустошения и физического отвращения к самим себе.

Вагин отполз в сторону и, встав на четвереньки, содрогался в конвульсиях – его выворачивало наизнанку.

Брегер сидел, положив окровавленные руки на колени, и неотрывно смотрел в землю.

И единственный среди них офицер – Ким Балабанов – сейчас не отдавал никаких приказов: он выщелкивал из автоматного рожка в брошенный под ноги берет патроны и тут же снаряжал вновь. И одному человеку в мире Ким не смог бы объяснить, зачем он это делает.

К развалинам подходила группа Истратова.

Левашов включил камеру: безжизненные, неестественные тела моджахедов, частые, нервные затяжки дешевых солдатских сигарет, окровавленные руки Брегера, присевший рядом с Брегером, тронувший его за плечо Истратов…

– Ничего, Лень, – сказал Истратов, – по первому разу всегда так…