Лонгборн. "Гордость и предубеждение". Из жизни слуг - Джо Бейкер Страница 65

Лошади отощали, одна из них пала, и номер третий, в прежней жизни бывший мясником, разделал тушу. Они досыта наелись, а оставшееся мясо нарезали полосками и, туго скатав, взяли с собой. На замену раздобыли испанскую лошадь – отняли у крестьянина. Тот шумно протестовал, угрожая им серпом, а когда его оттолкнули, продолжал бросаться на них с криками, пока не получил удар штыком и не смолк.

– Я его предупреждал, – сказал Пай, вытирая клинок о траву.

Никто не мог позволить себе лишиться лошади. Даже такой нищий крестьянин, как этот испанец. Он надеялся собрать добрый урожай, а без лошади мог рассчитывать лишь на жалкие крохи и голодную смерть. Крестьянин вместе со всей семьей и так уже стоял на пороге гибели. Пай просто шире приоткрыл эту дверь и втолкнул его туда.

Джеймс попробовал заговорить с кобылой по-испански. Смешно, он и знал-то одни ругательства да еще умел потребовать пива, а все же звуки знакомого языка ее, казалось, успокоили. Она глядела на него темными, как дикая слива, глазами и тыкалась мордой, похожей на ивовую плетенку, обтянутую старым, потертым бархатом.

Прохладной осенней ночью в Эстремадуре Джеймс устроился под орудием и погрузился в забытье. Он заткнул уши мхом, чтобы отгородиться от города и лагеря, от звуков музыки, любви и драк. Ему снилось, что пушка – его мать, он ее детеныш, а сержант Пай и остальные трое – его несчастные однопометники.

Уже настала зима, а их отряд так и не добрался еще до этой, Саламандры, что ли, города-ящерицы. Кажется, к этому времени они снова шли на восток по поросшей сухим кустарником пустыне. Джеймс не мог уразуметь смысла всех этих поворотов и зигзагов. Когда они наконец дошли, город был пуст.

Местные жители попрятали скот и провизию, только этим можно было объяснить пустые склады, скотобойни, амбары, дворы. Солдаты хватали и поедали все, что попадало под руку, и все равно их постоянно мучил голод.

Как-то за полдень отряд Джеймса прочесывал небольшую дубовую рощу в надежде обнаружить спрятанных овец, коров или, на худой конец, добыть дичи. Ничто не предвещало удачи, но голод гнал их вперед. В редкой, высохшей рощице не было слышно птичьих голосов, даже горлицы не ворковали. Солдаты закоченели, изо рта валил пар. Они шли в горестном молчании, лишь сухие листья шуршали под ногами. Пай собрался было открыть рот и сорвать на досаду на подчиненных, как вдруг раздался топот и шумное сопение. Развернувшись, Джеймс увидел, что по склону прямо на них несется кабан. Пай торопливо зарядил мушкет. Выстрел разнес щетинистую морду, превратив ее в кровавое месиво, но полумертвый зверь по инерции бежал прямо на них. Джеймс увернулся, Пай отскочил в сторону, остальные разбежались. Кабан, уже почти мертвый, ударился о ствол и остановился, подогнув передние ноги. Солдаты молча глядели на него. Спустя несколько мгновений зверь захрипел и повалился на бок, пуская кровавые пузыри. Воцарилась тишина, и Джеймс захохотал от облегчения, в первый раз за долгое время тугой узел у него внутри немного ослабел. Нынче вечером они наедятся до отвала.

– Яблочек ни у кого нет? – спросил сержант Пай. – Соус бы сделали.

– Яиц бы, – сказал Джеймс, – яичницы с беконом.

Он присел на корточки возле мертвого зверя и заметил набухшие, покрасневшие соски.

– Это свинья. И поросята где-то рядом. – Джеймс поднялся на ноги. – Слушайте.

Было очень холодно. Смеркалось. Они постояли в тишине. Звук был очень высоким, почти неслышным – попискивание тоненькое, слабое, вроде писка летучей мыши. Джеймс поднял руку и махнул остальным, призывая следовать за ним. На полпути к вершине холма обнаружилось логово, вырытое между корнями деревьев, а в нем выводок. Полдюжины поросят маленькими глазками смотрели на людей. Крепенькие, вскормленные молоком и желудями, они сонно помаргивали светлыми ресничками. Джеймс нагнулся и ухватил одного за ногу, а остальные с визгом бросились врассыпную. Солдаты кинулись вдогонку по склону. Хохот, проклятия, оклики – они разбежались в разные стороны, беспечно, как дома, когда на ярмарке ловят смазанного салом поросенка.

Джеймс изловил одного, зажал между коленями и штыком проткнул ему горло. Поросенок задергался, потекла кровь. Там, в Англии, на ферме, Карга собрала бы кровь в ведро и приготовила кровяные колбаски. Ну кто бы мог подумать, он заскучал по старой стерве и ее стряпне, вот до чего дело дошло.

Они тихо шли вперед с мушкетами за плечами. Двое несли срезанную жердь, на которой покачивалась подвешенная свинья. Со второго шеста, маленькие, как кроты, свисали поросята. Наступила ночь, но путь к лагерю освещала полная луна.

Джеймс подумал, что это, кажется, и есть счастье, как вдруг его охватил страх. Он невольно начал озираться. Солдаты шли по сухой лощине, между скалами и низкорослым колючим кустарником. Высохшие зимние травы, шурша, цепляли их за гетры. В лунном свете все казалось синим и белым. Вроде бы ничего не изменилось, но только им грозила опасность. Он чувствовал ее нутром. И это была не открытая прямая угроза, вроде дула мушкета перед глазами или громадного кабана, несущегося с холма. Тут опасность иного рода, из тех, что подбирается исподтишка и застает врасплох.

Джеймс скинул с плеча мушкет:

– Сэр?

Камни да трава, а выше по склону – заросли козьей ивы и каменные россыпи. Стояла тишина, но была она зыбкой, непрочной, словно сдерживаемое дыхание.

– Сержант Пай, сэр?

Пай глянул на Джеймса, и улыбка у него на лице застыла. Он поднял руку, призывая всех к тишине. Потом заговорил тихим шепотом:

– Ты что-то видишь, парень?

Весь отряд, замерев, оглядывал лощину, хватаясь за оружие. Настроение мигом переменилось; они непростительно забылись, вели себя беспечно, да и Пай недосмотрел.

– Ну, мои крошки, – выдохнул Пай, – подберите юбчонки и давайте выбираться отсюда.

Дальше шли молча, слышался лишь стук подошв по сухой земле да хриплое дыхание вырывалось из пересохших глоток. Скоро лощина закончится, им останется пройти милю до лагеря вниз по холму. Вон до той кривой сосны, а там они выйдут на открытую местность, и худшее останется позади.

Сто ярдов. Семьдесят. Пройти еще пятьдесят. Они вот-вот выберутся. Похоже, пронесло.

Пай, вероятно, думал так же, потому что обернулся и бросил через плечо:

– Ну и нагнал ты на меня страху, малыш…

В тот же миг раздался выстрел.

Все попадали, хватаясь за мушкеты. Джеймс припал на одно колено и тут же вытянулся на животе с ружьем на изготовку, напряженно вглядываясь в серебряный свет луны, черные тени. Рядом с ним сержант Пай шепотом отдавал приказы. По лощине разнеслось эхо ружейного выстрела, раскатистый звук отразился от камней. Джеймс оглядел горизонт, низкорослые деревья, каменные россыпи. Тишина.

– Deje los armas! [15]

Прижавшись к земле и изогнувшись всем телом, Джеймс пытался понять, откуда идет голос. Ни малейшего движения, ни перебежки, ни дрогнувшей ветки.