После прочтения уничтожить. Пособие для городского партизана - Алексей Цветков Страница 66

Стебалово — одна из главных антиглобалистких проблем, о которых тут спорят. Сожжение гигантского идолища капитализма у Гранд Халле тоже, в общем, на большее не тянет и выглядит не революционнее, чем какие-нибудь «проводы зимы» в лужковской Москве. Пылает этакая раздутая рогатая дылда со знаком радиации, Голливуда и большой восьмерки, а вокруг пляшут под «зажигательные латинские ритмы» несколько тысяч обкуренных студентов. Внутри Гранд Халле раскинулась мелкая революционная торговля: в этом сезоне лучше всего идут майки со стилизованными под корпоративный шрифт лозунгами: «Class War», написанное как «Carlsberg», «Anti–Capitalism» как «Coca-Cola» и такое прочее, значки с Мао и часы с батькой Маркосом, экологически безвредная пища, кассеты с уличным махачем в разных частях света под протестный хардкор. Книги конечно же: «Экспрессионизм и немецкая революция», Тарик Али, речи Кастро, письма Маркоса, документы ЭТА и ИРА, самая смачная новина: «Революционный ислам» — исповедь опытного бомбиста Карлоса Шакала, написанная в тюрьме. Курдские женщины кормят всех за бесценок национальной едой. Повсюду попадаются феминистские бабки, как ёлки, в феньках. На их секции делегатка от Чечни рассказывает по-английски, что за полтора века кавказской войны население региона уменьшилось наполовину и сейчас там кавказцев меньше, чем было в начале российской колонизации. В это верится. Дальше она рассказывает, что чеченская женщина не знала никакого угнетения, пока не пришли колонизаторы. В это как-то сразу поверить не удается и идешь на ретроспективу Кена Лоуча. По дороге с тобой знакомятся жизнерадостные сеульские хакеры из «Электронного театра против спокойствия» и рассказывают, как они атаковали сервер Всемирной Торговой Организации, какой классный парень бразильский президент товарищ Лулу, потому что переводит всю страну с «Майкрософт» на «Линукс», какой еще лучше финский парень Линнус Торвальдс, придумавший этот самый «Линукс», чтобы поскорее наступил электронный коммунизм, и какой совсем лучше некуда Пека Химманен, этот самый электронный коммунизм теоретически описавший в «Хакерской этике»… Выпив банку «Мекка-колы» (в отличие от «Коки» этот «жидкий щербет» антиглобалисту пить не зазорно, так как арабская корпорация активно финансирует палестинскую борьбу) промахиваешься мимо Лоуча, но зато оказываешься у латиносов, празднующих победу на выборах алькольда Боготы своего брата-левака и пролетариста. «Я его знаю, как себя» — чуть не плачет седой колумбиец со значком Троцкого на груди — «он не из интеллигентов и не из буржуев, я вместе с ним чемоданы на продажу делал». Потом он же делает доклад о том, как и почему министры десяти стран отказались на конференции в Канкуне от условий вступления в ВТО, слово в слово повторив все антиглобалистские, давно напечатанные в «Монд Дипломатик» претензии к этой буржуйской конторе. От латиносов стараешься успеть туда, где учат барабанить, плести дрэды и пробивать шеренгу полиции, но встреваешь в филологическую дискуссию: в последней версии академического словаря Вебстера появилось новое слово «mcjob», обозначающее безмазовую работу и происходящее, понятное дело, от Мака Дональдса. Желтый клоун подает на честных филологов в суд, считая это намеренной антирекламой. В этот момент все снимаются слушать только что прилетевшего из Италии Тони Негри. Это его первое выступление после семи лет римской тюрьмы, где профессор и депутат парламента мотал срок за свою связь с «Красными Бригадами». Негри выступает в отдельном павильоне, но народу собирается столько, что в последний момент он решает перенести всё на улицу. Его голос оглушает, он раскачивается у микрофона как боксер, его пытаются громко переводить, хотя и сам он не может выбрать, на итальянском говорить или на французском. Никто, впрочем, особо не вслушивается в текст, многие поднимают над головой диктофоны, чтобы разобраться потом. Что-то про рабочий класс, к которому мы все относимся и которого, благодаря медиа, как бы и нет, о мировой Империи, её единстве и нашей «множественности», против которой она ничего не сумеет сделать, о межимпериалистических противоречиях, выразившихся в разной реакции элит на войну в Ираке и появлении второй мировой валюты, о глобализации, которая стала политическим успехом наших классовых врагов, но обернулась экономическим провалом, о новых рабах и новых рабовладельцах, … Это не так важно. Важен сам эффект рок-концерта, которого добивается оратор. Понимаешь, почему эти самые «красные бригады» слушали его в 1980-ых, как пророка. Так и не попав, куда собирался, но зато, попав в десять других важнейших мест, едешь на окраину в школьный спортзал, где спит на полу в спальниках русская делегация. И, засыпая под храп двух профессоров, социолога и экономиста, думаешь детскую мысль: настоящее будущее таким и должно быть: интенсивным и непредсказуемым, а горький труд пускай забирают себе машины.

Кульминация, финал-апофеоз и оргазм Форума это общая демонстрация. Она похожа на здешний фонтан Стравинского: всё непредсказуемо движется, шумит и блистает эклектикой, как танцующая баррикада. Двести тысяч человек под самыми немыслимыми флагами собираются на площади Республики, чтобы с песнями и фокусами протопать шесть станций метро, минуя площадь Бастилии, к площади Нации. Флаги и лозунги описывают всю панораму тех, кто сегодня считает свои права недостаточными: эксплуатируемые классы, подавляемые меньшинства, дискредитируемые народы, вытесняемые культуры. Для русской делегации я сделал пятиметровый черно-белый транспарант: «Capitalisme = cannibalisme!» с двумя большими черепами по краям. На лбу у мертвых голов клейма доллара и евро. Слова мои, шрифт и исполнение – жены. Уже через пять месяцев, кстати, многотысячная толпа «антисаммита» в Варшаве дружно скандировала этот лозунг. Если вспомнить «Капитализм – дерьмо!», получается, я даю определения капитализма с регулярностью раз в десять лет, и они всегда как-то связаны с пищеварением. Мой «каннибализм» стал передним периметром-брендом русской колонны. При всей незамысловатости он пришелся по вкусу многим. Первоначальное моё предложение написать «капитализм = капитализм!» на нескольких языках товарищи отклонили, как непонятное широким массам. Впереди нас шли неистовые палестинцы, которые везли с собой целую платформу бутафорских скелетов и дистрофичную статую международной Фемиды с усевшейся ей на шею тяжкой тушей финансового дьявола. Они три часа колотили в барабаны, выкрикивали, что Шарон и Буш — главные киллеры, и воинственно плясали, как будто они не люди, а джинны. За нами двигалась гигантская надувная кукуруза, протестующая против генетической модификации и надувной человек-глобус в цепях корпораций. Этот задевавший балконы дутыш идеально подходит для любого протеста и используется, наверное, не в первый раз. Хочется снять полуминутный фильм: в старой парижской квартире нарастают звуки уличного бунта/ хозяйка бежит с кухни в комнату и кричит там от неожиданности/её окно заполнено мягким невесомым нарисованным глазом протестующей куклы/ на кухне, пугая хозяйку, громко взрываются каштаны на плите/Вздрагивая от этих выстрелов, парижанка влюблено смотрит вслед уплывающему глазу. Укуренность антиглобалистов на демонстрации достигла пика — из растаманского автобуса на обочине желающим бесплатно раздавали косяки и один неопытный активист из русской колонны упыхался до такой степени, что упал головою о бордюр и уехал на скорой в парижскую больницу. А вообще это и без косяков очень круто: идти по Парижу и орать во всю глотку песню «Интернационал», слыша как тебе отовсюду подпевают, ведь текст переведен на все языки. Припанкованная часть демонстрации забирается на головы статуй, крыши остановок и фонари, пинает случайно оказавшиеся в соседних переулках машины, рисует на стенах цветные загогулины предположительно радикального содержания, но главное напряжение растет конечно же в хвосте шествия, где собрался анархистский «Черный Блок» и, значит, намечается файтинг. Пока умеренная и надеющаяся на реформы голова вползает на ту самую площадь, где впервые сверкнула гильотина, чтобы насладиться техно-версией «Марсельезы» и пиротехническим шоу, радикальный хвост начинает потасовку. Из урн достаются бутылки и всё, что поувесистее, и летят в колонну соцпартии, которая недавно была у власти, отсасывала у банкиров и олигархов и которая здесь, действительно ни к селу. Социалисты, не желая связываться, спешно покидают шествие. Турки, только что задешево кормившие кебабом мирных демонстрантов, утаскивают свои прилавки и мангалы на колесиках, потому что из них кое-кто уже пытается соорудить подвижные баррикады. Срочно вызванные CRS — местный ОМОН, пробуют заблокировать и отсечь от остальной толпы анархистов с их черными знаменами. Стритфайтеры готовы к этому: у уличных бойцов замотаны лица, чтобы потом не опознали на ментовском видео, короткие стрижки, боевая обувь, решительность на лицах, а в глазах свобода от реформистских иллюзий. Глядя на них, думаешь: вот как выглядит экстремальный спорт. Это «заводные апельсины» от политики. Воют несколько сирен. Брызжут стекла бензоколонки, принадлежащей компании, к которой здесь у всех достаточно претензий. Фыркает газ, больно обжигающий глаза. Кого-то тащат к машине легавые в пластиковых шлемах. Кто-то точно швыряет предмет в эту машину с государственным гербом. Сирены звучат всё громче, черные флаги над головами пляшут все неистовее, а демонстранты демонстрируют максимум скорости тире меткости. До финальной площади анархистская колонна не дошла. Потому что не собиралась.