Дыхание судьбы - Ричард Йейтс Страница 66

— Черт бы тебя подрал, Прентис! — закричал Финн. — Где ты был?

— Я… слушай, Финн, я ни в чем не… мы были за…

Но тут ему на помощь пришел Сам Рэнд:

— Он ни в чем не виноват, Финн. Это Уокер повел нас за амбар.

Финн перевел прищур на Уокера:

— На кой черт ты это сделал?

— Я… Финн, мне показалось, ты туда…

Прентис наслаждался, наблюдая за унижением Уокера, и чем дальше, тем больше. Весь тот день и следующий, когда казалось, что Уокер окончательно попал в опалу.

Несколько дней спустя обоим, Уокеру и Прентису, выпал шанс искупить былые грехи: капитан Эгет искал добровольцев для особого патруля.

— Я иду, — сказал Финн, обращаясь к своему отделению. — Кто со мной?

— Ну уж нет, — заявил Крупка. — Добровольцем? Когда эта поганая война практически кончилась? Ты, Финн, можешь искать приключений на свою голову, но меня уволь.

Кроме Финна, единственными, кто вызвался еще, были Уокер и Прентис; вместе с Финном они присоединились к восьми или десяти другим добровольцам в штабе роты, чтобы торжественно выслушать инструкции капитана.

— Так, хорошо, — сказал он, стараясь сосредоточить разбегающиеся глаза на группе, а те стали смущенно переглядываться, начиная понимать, что капитан пьян. — Вот что мне нужно от вас. Чтобы вы прошли через тоннель под путями, свернули налево и продолжали идти, пока не встретите фрицев. Нам известно, что фрицы там, но не знаем, сколько их и как они далеко. Вам предстоит это выяснить. Кто из вас старший по званию?

— Наверно, я, сэр, — ответил здоровенный бородатый старший сержант из первого взвода по фамилии Коварски.

— Хорошо. Сержант Коварски будет у вас командиром. Есть вопросы, Коварски?

— Сэр, это разведка местности?

— Какого черта, нет, это не разведка местности. Или ты думаешь, мы на маневрах? Это разведка боем. Когда наткнетесь на фрицев, они будут стрелять, а вы будете обязаны отвечать. Иначе как, черт побери, узнаете, сколько их?

— Сукин сын, — пробормотал кто-то, — ничего себе разведка.

Но все кончилось, не успев толком начаться. Они прошли по тоннелю едва сотню ярдов, как Коварски остановился и собрал всех для собственного совета.

— Не знаю, как вы, ребята, — сказал он, — но лично я ни за что не вызвался бы, знай, что Эгет пьян. Считаю, что мы в полном праве откосить от такой разведки. Есть кто несогласный?

Несогласных не нашлось.

— Тогда слушайте. Дойдем только до тех вон деревьев. Заляжем, постреляем в ту сторону, и все. Потом смоемся, не важно, будет стрельба в ответ или не будет. Я доложу, что задание выполнено, но все чтобы держали рот на замке. О’кей?

Так они и поступили, лишив Прентиса и Уокера возможности проявить героизм; а капитан Эгет выслушал лживый доклад Коварски с таким видом, будто у него башка трещит с похмелья и единственное, чего он жаждет, — это проспаться часок-другой.

Настало время, когда дни и ночи настолько полнились слухами, что не одна, так другая история вполне могла оказаться правдой. Почти ничему нельзя было верить: ничто не могло поразить в мутном потоке ежедневных событий. Одни говорили, что на севере Девятая армия уже заняла предместья Берлина, другие — что она находится на сотни миль западнее. И до сих пор не было ни подтверждения, ни опровержения слуху, ходившему несколько дней, о смерти президента Рузвельта. «Хорош, остановимся здесь», — под вечер одного теплого дня скомандовал взводу сержант Лумис, дойдя до стены, испещренной оспинами от шрапнели. В тот день они прошли деревню и большое открытое пространство без единого признака присутствия вражеских войск, но теперь стало ясно, что немцы во множестве окопались на склоне высокого крутого холма, который поднимался за лежащим впереди более крупным городком. Кроме того, было похоже, что в этот день они впервые за всю кампанию могут сойтись с врагом в рукопашном бою. Но Прентис слишком устал, чтобы чувствовать возбуждение или страх, и, взглянув на окружающие его лица, пыльные, потные, с почерневшими губами, увидел, что остальные тоже равнодушны к предстоящему.

— Это, для разнообразия, будет серьезное дело, — сказал Лумис. — На сей раз столкнемся с крупными силами.

Он как мог старался воодушевить подчиненных, но воспаленные глаза, губы в черной корке грязи свидетельствовали о том, что он измучен не меньше других. В кои-то веки он, должно быть, почувствовал, как и остальные, что его слова звучат словно в кино.

— Перед тем как нам идти в атаку, будет мощная артподготовка, но они там зарылись в землю будь здоров, так что самая тяжелая часть работы ложится на нас. На холме всяк будет за себя, и я не хочу видеть, чтобы вы валились на спину и верещали со страху, боясь применить оружие. Я все сказал. Есть вопросы?

И они продолжили утомительный путь по крутым, увешанным белыми флагами улицам городка, глядя вперед, где высился голый бурый холм, освещенный предвечерним солнцем. Все казалось каким-то нереальным.

На выходе из городка им разрешили сделать короткий привал. До начала артподготовки было еще полчаса, и им ничего не оставалось, как ждать. Отделение Финна, угрюмое и измученное, уселось в ряд, прислонившись спиной к оштукатуренной стене дома, смотрящего вниз на улицу, по которой они поднялись, и сидело молча, пока Сэм Рэнд не вытащил блестящий автоматический «люгер», который он снял с пояса пленного немца в предыдущей деревне.

— Ух ты! — восхитился Уокер. — Отличная вещь, Сэм. Не против, если взгляну поближе?

И он потянулся через колени Крупки, Браунли и Прентиса, а Сэм протянул ему пистолет, и в тот миг, когда пистолет переходил из рук в руки, мир обрушился.

Это был американский снаряд, выпущенный на полчаса раньше условленного срока и не долетевший пятисот ярдов до цели; он врезался в дом в шести футах над их головами. Позже кто-то говорил, что снаряд попал в дом рикошетом от улицы внизу, кто-то — что напрямую. В тот момент они были потрясены, ослеплены, оглушены, вскочили, заметались в панике, наталкиваясь друг на друга, теряя каски, прыгая в разные стороны.

Прентис ткнулся головой в Уокера, отскочил, завернул за угол дома и налетел на высокую сетчатую ограду курятника. Развернулся и бросился вниз по улице вслед за неистово несшимся Крупкой; сзади бухали чьи-то шаги. Второй снаряд бросил его на землю, и он лежал, извиваясь на тротуаре, словно пытаясь закопаться в него. Когда он поднял голову, Крупка исчез. В десяти ярдах от того места, где он только что был, валялась кучка зелено-коричневого тряпья, и только потом он понял: это все, что осталось от Крупки. Потом раздался третий взрыв, четвертый. Короткий промежуток тишины, последовавший за этим, наполнил пронзительный рыдающий фальцет, который, как он теперь сообразил, слышался уже несколько секунд, и он поднял голову посмотреть, кто так вопит. Это был лейтенант Коверли, который бежал по улице, взмахивая руками. За ним, пригнувшись, мчался Лумис, крича: «Ложись, Коверли, ложись!» Новый взрыв, еще один. Прентис уткнулся лицом в ладонь и что есть мочи прижался к канаве, в которой лежал. В голове стучало: «Теперь хотя бы не придется брать холм; теперь хотя бы не придется брать холм». Он лежал, скрипя зубами и закрыв глаза рукой, а земля ходила ходуном от разрывов снарядов.