Акимуды - Виктор Ерофеев Страница 67

Посол, по-видимому, тоже хорошо их всех знал. На Клару Карловну они смотрели с некоторым страхом – наверное, она была ответственна за их долголетие. Я с любопытством разглядывал агентов Акимуда, его земные рычаги. Сначала мы пили коктейли с виски и коньяком, слушали живую музыку. Я разговорился с мужчиной среднего возраста, похожего на вдумчивого бухгалтера.

– Меня зовут Вадим Кочубей, хотя это так, для видимости, и я исполняю роль счетной палаты. Многожитие располагает к халатным обобщениям. Что правит миром?

Воля к власти или амуры?

– Первым делом – самолеты, – предположил я.

– Первым делом – ошибки! Миром правят ошибки.

И дальше – исправление ошибок…

– …которое приводит к новым ошибкам, да?

– Конечно, вы все – кентавры, – сказал Кочубей с усмешкой. – Если за вами долго следить, видна двойственная природа. Человек есть противоречие в себе.

– Основное качество? – поинтересовался я у «бухгалтера».

– Малодушие, – без запинки ответил он.

– Не уверен, – возразил я. – Когда ругают человека последними словами, вылезают примеры его больших дел. Но если его хвалить – все распадается на части.

Кочубей надменно взглянул на меня:

– Я был свидетелем множества жизней и смертей. Всем нравятся художники, поэты, князья! Но у них, как печень страсбургского гуся, гипертрофия тщеславия.

– Я видел скромных великих людей.

– Иллюзия!

– Вовсе нет!

– Извините, но ваш опыт ограничен!

– Но есть книги!

– Что книги! Еще одна свалка авторского тщеславия.

– Не все!

– Ну, вот вы… – Он с легким презрением посмотрел на меня. – Зачем вы пишете? Вы хотите быть востребованы! Вы внутренне обижаетесь, если вас не приглашают на праздники жизни. А сегодня вы сияете: попали на раритет.

Будете потом распускать хвост.

– Я пишу…

– Мне не важно, что вы пишете, – отмахнулся Кочубей. – Люди для меня прозрачны, как леденцы. Я еду в метро и всех вижу насквозь. Мне приходится давиться в метро, такая работа, я – наблюдатель.

– Застрелитесь, – предложил я Кочубею.

– Клара Карловна, как ее сегодня зовут, не позволяет.

– Вы – крепостной Клары Карловны?

Кочубей присмотрелся ко мне:

– Видал я и не таких полемистов, как вы! Достоевский кричал: смирись, гордый человек! – потому что всего уже достиг. Ему было, – хохотнул бухгалтер, – что смирять! Я люблю только мелкого, копошащегося, как мышка, человека…

Мы перешли к большому праздничному столу.

– У нас тематический вечер, – сказал Посол, когда все расселись. – Интересно понять эволюцию человека. В какую сторону он развивается?

– Очень легко быть пессимистом, – сказал обворожительный мужчина, сидящий напротив Посла.

Он показался мне знакомым. И верно! Это был довольно известный московский политолог, Стас Пестров. Мы раскланивались с ним на приемах. Так вот оно что!

– Он мастер пропадать без вести, – подмигнул мне Акимуд.

– Мизантропия – наша общая болезнь, – развел Пестров маленькими руками. – Если брать человечество в целом, оно нелепо. Раздражает безвкусица. Деградация налицо. Но если взять отдельных людей, они всегда забавны и чувствительны. За каждым стоит своя правда. Кроме того, впечатляет много открытий.

– Если брать сотворчество, то оно и является тем самым добром, о котором мечтает мораль, – вступила ученая женщина по фамилии Фок. – Но где оно? Куда делось? Человек теряет свою сущность. Когда едешь в дорогой машине, чувствуешь, что не она тебя везет, а ты ее обслуживаешь в роли мозгового компьютера.

Мнения гостей разделились примерно пополам. Первая половина считала, что человек уже прошел точку невозврата – он обречен катиться дальше вниз. Вторые, напротив, считали, что есть улучшение.

– Прогресс – не бранное слово, – утверждали они.

– Каждое поколение пугают концом света, – сказал коротко стриженный японский режиссер.

– Всего только сто лет назад, – заявила женщина с добрыми польскими глазами, – лучшие представители человека скакали на конях, чтобы… – она поднялась во весь рост и рубанула невидимой саблей, – отрезать противнику голову, перерубить его – и гордились этим! Теперь такое немыслимо представить среди просвещенных кругов.

– Все равно режут! – воскликнул полнолицый марокканский бизнесмен.

– Так это варвары! – раздались голоса.

– Зато налицо полная деградация женщины! – заявил Кочубей.

– Скорее обнажение ее натуры, – прищурилась полька.

– Вот-вот, именно обнажение! – раздался голос хрупкого человечка поэтического склада. – Женщина становится активным, жадным продавцом своего товара.

– А вот и неправда! – сказал профессор из Амстердама. – Основной мотивацией женского поведения в молодости остается романтический поиск любви. Только сталкиваясь с реальным мужчиной, она испытывает серьезное разочарование…

– Взаимное разочарование! – вставил Пестров.

– Агрессивность не исчезает, а преображается, – заговорил американский врач Крег Решке. – Технический гиперпрогресс сбивает человека с толку. Он насыщается своей самодостаточностью. Зачем ему позволили изобрести компьютер? – обратился он к Акимуду. – Этот интернет вышел из-под контроля.

– Интернет – это бесстыжее средство самовыражения, – настаивал Кочубей. – Наш друг, – указал он на меня пальцем, – утверждает, что интернет изобрел Достоевский. – «Какая информированность!» – подумал я. – Но он же изначально выступил его могильщиком! Отсутствие всякого стеснения. Это уравнивание того, что невозможно уравнять. Победа количества над качеством.

Стали разносить еду. Подали на закуску отличный крабовый салат. Даша разливала белое вино.

– Господи! Если бы вы только знали, как надоело есть и пить. Одно и то же, одно и то же. Такая потеря времени! – шепнула мне полька.

– А куда вам спешить? – не понял я.

– Вы правы. Польша стала невыносимо скучной. Представьте себе, поляки полюбили немцев! Но я люблю деревья…

– Это было всегда, – продолжал спорить об интернете канадский лесоруб Стив в дорогом голубом пиджаке и сорочке в черный горошек. – Слава богу, это вышло наружу и может подвергнуться анализу…

Слово взял Посол. Бессмертное собрание замолчало.

– Запрет – главная форма организации человека. От инцеста до табу на убийство. Эволюция идет в сторону профанации запретов. После холокоста, резни в Руанде (кто ее, кстати, помнит?) стало отчетливо ясно, что человек не является мерой всех вещей. Человеческая жизнь стала дороже и дешевле одновременно… – Посол замолк, ожидая, пока Даша нальет ему вина. – Даша! – неожиданно спросил ее Посол, – а вы знаете, что такое холокост?