Изамбар. История прямодушного гения - Иванна Жарова Страница 69

Повозка уже въезжала на площадь под приглушенный гомон толпы, когда Доминику вспомнилась их первая встреча. Это случилось здесь же, в Долэне, более десяти лет назад, еще при прежнем епископе. Доминик тогда всерьез думал о том, чтобы стать священником. Он приехал в столицу накануне и, переночевав на постоялом дворе, с утра пораньше отправился погулять по городу и хорошенько осмотреться. На улице, ведущей к Восточным воротам, навстречу ему попался хрупкий юноша в потрепанном дорожном плаще, залатанном цветными лоскутками. На плече у него висела котомка и неизвестный музыкальный инструмент в кожаном чехле. Взглянув в лицо юноши, Доминик не мог не заговорить с ним – слова сами слетели с языка, и спросил он у странного музыканта даже не имя.

«Куда ты идешь?» – вот что спросил Доминик!

Юноша улыбнулся приветливо и открыто, но вместо ответа сделал жест, показывающий, что идет он очень, очень далеко, так что пути его не вместиться в слова.

Доминик знал, что сам не найдет такого пути без провожатого, и видел, что провожатый надежен – в глазах его было то, что никогда не перестает.

9 марта 2004 года,

Санкт-Петербург

Что это? Средневековый роман? Философская проповедь, облеченная в художественную форму? Психологическая драма? Причудливый симбиоз христианской мистики, пифагорейства и эзотерики, не обременяющий себя жесткими рамками устоявшихся литературных жанров?

Действие повести разворачивается во внутреннем пространстве души умирающего человека и вращается вокруг одного центра – события, которое найдет свое место в финале; неизбежно и все же неожиданно.

Книга адресована читателю, способному на активное творческое мышление, готовому к сопереживанию. Такой читатель найдет здесь обильную пищу для ума и сердца. Средневековье. Условное (в тексте ни одной даты). Из сюжетного контекста, правда, ясно, что дело могло происходить между XIII и XV веками. (1439 год – Флорентийский собор, Уния между Римом и Константинополем, которую Католическая церковь с тех пор официально не отменяла.) Но не стоит искать здесь конкретных исторических реалий. Время – внутри нас. «Современный» автор и его «средневековые» герои естественно преломляются друг в друге.

Некое западноевропейское королевство. Тоже условное и безымянное, а названия городов вымышленные. Умирает старый архиепископ, монсеньор Доминик, грозный «охотник на ведьм». Дыхание смерти пробуждает в нем последнюю ослепительную вспышку осознания, и ужас небытия отступает перед живым образом человека, казненного много лет назад. Монсеньор Доминик хотел спасти его, но этот человек не принял помощи…

Проездом заглянув в один из монастырей, епископ задержался там на много дней. В обвиненном в ереси монахе-переписчике он обнаружил гениального математика. Изамбар (так зовут монаха) в совершенстве знает арабскую алгебру и владеет неслыханными вычислительными приемами! Монсеньор Доминик всерьез увлекается астрологией и страшно заинтригован. Изамбара обвиняют в отрицании Filioque (то есть исхождения Святого Духа от Сына), в «греческой ереси», как выражается настоятель аббатства. В глазах епископа это обвинение – ничто в сравнении с феноменальным умом, знаниями и талантами обвиняемого. Помимо корыстного интереса, монсеньором Домиником движут искреннее восхищение и желание понять природу Гения.

Изамбар, скромный безвестный монах, знает арабский и греческий языки, владеет искусством скорописи и многими другими удивительными способностями, а за его математической системой стоит философская основа. Кроме того, он бесподобный музыкант, одаренный уникальным голосом. И губит его не что иное, как человеческая зависть, страстное восхищение, переходящее в ненависть. И его бесконечная доброта. Он «добрый до безумия». В этом его сила. И его слабость, как убеждает себя епископ. Убеждает безуспешно. Изамбар покоряет его сердце. Покоряет своей всеприемлющей беззащитностью, которая на поверку оказывается неотразимым оружием. Чутко угадывая и щедро даря каждому именно то, в чем каждый нуждается, Изамбар не знает меры. Виртуоз абстрактного мышления, разглядевший в пифагорейском учении Бесконечность Вселенной, а в арабской алгебре – «Тайну неделимого Целого», он – христианин по существу, по природе. Добродушно иронизируя над «богом богословов», «Образом Власти и Символом Деспота», фактически отвергая догмат о Троице как способ восприятия Бесконечного трехмерным и ограниченным, он в то же время всем сердцем сочувствует Доминику, рабу и «жертве своего бога-тирана». И идет за Христом. Это один из множества парадоксов, которыми полна Изамбарова математика и сама жизнь, отраженная в ней как в зеркале. И сам Изамбар – зеркало, куда смотрится епископская душа. Зеркало парадоксов на поверхности океана Любви. Неизмерима глубина, скрытая внутри нас. Непредсказуем, непостижим человек в своей сокровенной природе. Просто люди боятся самих себя. И сами себя обманывают. Счастье человека – в бесконечном познании. Познавать – значит достойно предстоять Вселенной. Освящать разум Любовью. Стремиться к Истине, не ища своего, доверять и отдаваться ей. Без Любви нет познания.

Изамбар бескорыстно делится с Домиником своими математическими знаниями и философскими обобщениями. Он настаивает на том, что епископ должен сыграть свою роль богослова и осудить его на смерть; и когда Доминику самому придет черед умирать, он наконец поймет почему… Он поймет, что имел в виду Изамбар, говоря: нет ни прошлого, ни будущего – только Настоящее, где все начинается. Всегда. И нет ничего невозможного. Только в Настоящем делает человек свой выбор и обретает Свободу. Там Изамбар и Доминик – не судья и осужденный, а спутники. Навсегда.

Но в этом линейном, измеримом времени, в «прошлом» Доминик не смог сделать настоящего выбора. Как не смог когда-то Петр, «камень» Церкви. Пока не пропел петух… Между Изамбаром и Домиником стоял третий. Ревнивый влюбленный, чья любовь перерастает в ненависть. Иуда-Эстебан. Именно он провоцирует роковую для Изамбара ситуацию. И, по мнению епископа, делает это осознанно.

Эстебан – органист и регент монастырского хора. Он пришел в обитель вместе с Изамбаром. И минуло семь лет, прежде чем молчаливый математик ошеломил братию чудом своего пения. Он сделал это по просьбе Эстебана, который не мог петь сам из-за болезни. Монахи стали добиваться у настоятеля назначения Изамбара органистом. Эстебан пришел в бешенство. Как выяснилось, до монашества они вместе учились у одного знаменитого музыканта, и Эстебан всегда видел в Изамбаре непобедимого соперника. Изамбар же последовательно и непреклонно отстаивает интересы своего импульсивного товарища. Он трижды отказывается петь, чем вызывает гнев и подозрения настоятеля. Установив за Изамбаром тайную слежку, настоятель находит предлог обвинить его в ереси. Изамбар не оправдывается. Он безропотно идет на мученичество. «И мы все недоумеваем, как ему удалось дотянуть до приезда вашего преосвященства», – говорит епископу один из монахов. А Доминик в свою очередь недоумевает, вновь и вновь задаваясь вопросом: во имя чего приносится эта жертва? Из любви к недостойному другу? Или из верности философской идее? Вопрос мучает Доминика. Подсознательно он тоже ревнует Изамбара. И к Эстебану, и к музыке, и к математике. Подобно Эстебану, он желал бы быть единственным спутником этой щедрой планеты. Ему трудно смириться с мыслью, что Изамбар – солнце, которое светит всем. Мир большинства людей – мир иерархии и приоритетов. Но в мире гармонии Любовь едина; в нем одна любовь не бывает больше другой. Она – вся для всего. Поэтому вопрос Доминика – вопрос риторический.