Изамбар. История прямодушного гения - Иванна Жарова Страница 70

На первый взгляд Эстебан и Доминик – полные противоположности. Раздираемый страстями, нервный, чувственный, мнительный эгоцентрист, «посредственный» музыкант, который, по его собственному признанию, не в силах смириться со своей посредственностью, и непроницаемый, трезвомыслящий, хладнокровный епископ, которого один только Изамбар и мог задеть за живое как необъяснимый феномен… Огонь и лед! Но между Эстебаном и Домиником есть некоторая связь; у них больше общего, чем кажется. Недаром они – боковые стороны этого треугольника, по сути – соперники.

Органист в хаосе страстей способен на интуитивные прозрения, но, постоянно терзаемый остротой собственных чувств, он не знает ни покоя, ни гармонии. Он живет страданием и побежден им. При таком невыносимом внутреннем напряжении Эстебан не способен раскрыться, отдаться творчеству. Его страдание становится самоцелью. Именно таков перевертыш христианства ущербного и извращенного: страдание ради страдания. Культ боли! Бог-деспот правит этим миром, а люди распинают своих кумиров. В таком мире любить – значит мучить, потому что любить в нем могут только мучеников. С момента встречи с Эстебаном Изамбар обречен. Потому что с момента встречи с Изамбаром обречен Эстебан. Прежде всего – на осознание, что они друг для друга. Гармония осознает себя по отношению к хаосу. Осознает убийцей. А хаос убивает гармонию, чтобы выжить. Но для Изамбара зло, хаос, страдание – условности. Они имеют место относительно частностей. Сам оказавшись такой частностью, невольной причиной, до предела обострившей противоречия в душе другого, он предпочитает уйти. Он сделал свое дело. И верит, что его смерть станет катарсисом для Эстебана, освободит и обновит. «Когда меня не будет, я перестану мешать тебе и даже смогу помогать», – говорит он, прощаясь с другом.

Доминик – другая сторона медали кастрированного христианства. Это – один из представителей власти Бога-деспота, церковный иерарх, богослов, блюститель порядка, и прежде всего порядка в области мысли. Если бы Доминик, подобно Изамбару, остался простым монахом, пожалуй, он стал бы Фомой Аквинским. Недаром в юности его вдохновляла мысль о «новом, не августиновом богословии»! Доминик – рационалист и прагматик. А рационализм, как бы он ни развивался со дней Аквината до сегодняшних, – самое живучее детище средневековой схоластики – правит миром и поныне. То, что говорит Изамбар Доминику, можно с неменьшей актуальностью сказать современному ученому, верующему, что он может оцифровать Вселенную, вычислить ее возраст и размеры. И нет ничего удивительного в том, что рационализм религиозный, возникший из потребности логически обосновать и объяснить христианские догматы, трансформировался в своего рода новую религию, в рационализм прагматический, чей храм воздвигнут на обломках христианства.

Новая религия человечества – Культ Выгоды. Теперь любить – значит использовать. А чтобы использовать, нужно объяснить. Описать и поставить точку. Ограничить. Изгнать Тайну. Сначала – охота на деревенских целительниц (сожжение ведьм), потом – высмеивание знахарства, а дальше – да здравствует современная медицина и человек, единственно разумный из всех биомеханизмов! Теперь мы знаем, из чего он сделан, как работает, что ему полезно, а что вредно, что ему можно, а чего нельзя. Мы знаем о нем почти все! Бедный Пифагор, впечатлительные средневековые мистики, наивный Кеплер! Они ведь и представить себе не могли, к какому триумфу научной мысли придет человечество! И в кошмарном сне не видели…

А вот Доминик бы в обморок падать не стал, ручаюсь. Глядишь, занялся бы феноменологией. Он ведь человек не злой! А в гуманном обществе феноменам место не в застенках, а в лаборатории, под микроскопом. Пусть приносят пользу человечеству!

Любить-мучить и любить-использовать. В чем разница? Мы больше не выворачиваем суставы несвоевременным и слишком оригинальным мыслителям. Зачем? Их все равно почти никто не слушает и никто не понимает. Пусть говорят что хотят. Нам не до них! Теперь мы препарируем материю: режем лягушек, расчленяем атом, потрошим тело Земли, продаем ее потроха миллиардами кубометров и сколачиваем на этом капиталы. Материя не кричит, не сопротивляется, что подтверждает нашу догадку о ее неразумности и бездушности. Или она кричит, но мы не слышим? И сами мы уже безумные, бесчувственные, дистанционно управляемые биомеханизмы, изолировавшие себя от живого, разумного мира, назвав его «окружающей средой»! Иисус ведь, говорят, тоже не сопротивлялся, когда его распинали. И молчал.

Вывод?

Разница очевидна. Мучают тогда, когда желают обладать, но не могут, стремятся использовать, но не знают как. И мстят. А используя, тоже мучают, но уже не осознают этого, не понимают, не чувствуют, то есть мучают механически.

Лаборатория монсеньора Доминика – застенок. Он – исследователь-практик, изучающий колдовство. А деревенские «ведьмы» – его подопытные кролики и лягушки. По отношению к Жизни, живому Доминик давно превратился в двигатель машины убийства. Мучая и убивая, человек становится бесчувственным. Иначе быть не может. Вот почему спасти Доминика, разбудить его способен только человек-феномен, непредсказуемый, не подвластный никаким определениям, никакой внешней силе и бесконечно превосходящий епископа интеллектом. «Во мне ты видишь человека. В них – нет. Я хочу, чтобы ты почувствовал… Нет никакой разницы» – вот чего добивается Изамбар!

А вот разница между Эстебаном и Домиником просто эпохальна. Эстебан мучает, потому что мучается сам. Его страдание, его любовь-ненависть так велики, что вырываются наружу, обрушиваясь на свой объект. Эстебан слишком живой, ему тесно в себе самом, где он чувствует двойственность человека внутреннего и внешнего; он раздираем их постоянной борьбой. Изамбар для него – камертон, но только он сам может изменить настройку; а мир внешний его сбивает, и внешний человек – на стороне этого мира. Конфликт Средневековья, прошедшего под знаком войны духа и плоти! Доминик в этом смысле опять-таки человек Нового Времени. Внутренний человек в нем побежден, связан, усыплен и не мешает человеку внешнему. Таков путь к псевдогармонии через ущербность, к мнимому единству через кастрацию. Прокрустово ложе прагматиков. Зато удобно! Жизнь без боли, без лишних треволнений… В отличие от слишком живого Эстебана, Доминик почти мертв. Живет в нем только ум, который все упорядочивает и заводит механизм существования. И необходимо огромное потрясение, чтобы обладатель этого ума ощутил и осознал свою ущербность, свою человеческую неполноту.

И Доминик, и Эстебан – предатели. Они не антиподы. И при известных обстоятельствах могли бы поменяться местами, как две планеты, вращающиеся вокруг одного светила. Но их объединяет стремление к Солнцу гармонии, вечный, всеобъемлющий Закон Божественной Природы. Изамбар стал для них этим солнцем, при встрече с ним закон вступил в действие.

Изамбар – Человек вне временных границ. Человек Вселенной. И как бы ни менялись представления людей о счастье, о мире, о любви, никогда не забудется: Мир – Тайна. Познать ее невозможно. Но познавать – счастье, которое «никогда не перестает».