Игра в молчанку - Эбби Гривз Страница 7

Я медленно выпрямился, мысленно представляя, как мои позвонки занимают правильное положение, образуя идеально прямую линию.

– В общем, Мегс, я вот что скажу… Мы оба знаем, что я не люблю много говорить, да и рассказчик из меня отвратительный, но тебе придется примириться с этим, потому что я решил остаться. Надолго ли?.. До тех пор, пока ты не проснешься. Видишь, у меня даже стул есть…

Нет ответа.

– Ты должна знать, что случилось, Мегс. Почему я замолчал. Почему отдалился… На самом деле я не отдалился, но со стороны это выглядело так, словно я больше не хочу… Но на самом деле…

Я был уверен, что при этих словах ее глаза широко распахнутся, а губы округлятся изумленным «о». Наконец-то! Вот он – ответ, который она искала долгих шесть месяцев. Ответ, который едва не отнял ее у меня навсегда.

– Я не могу отпустить тебя, не сказав всего.

Когда я произнес эти слова вслух, они испугали меня самого, и я мысленно выругал себя последними словами. Вряд ли Дейзи имела в виду что-то подобное, когда говорила о «смешных вещах» и «забавных случаях». Совсем наоборот.

– Я не могу отпустить тебя, и все тут! Я не могу без тебя. Правда, не могу, – проговорил я горячим шепотом и снова потянулся к ее руке. – И мне очень жаль, что все получилось именно так. Ты даже не представляешь, насколько сильно я жалею. Прости меня, Мегс. Кстати, ты помнишь, что именно эти слова я сказал тебе, когда мы познакомились? Помнишь, Мегс?.. «Прошу прощения»… Я – помню, и знаешь, что́ я тебе скажу? Все наши сорок с лишним лет я каждый день думал о том, почему тогда мне не пришло в голову ничего более умного. А еще я думал о том, что́ я хотел бы сказать тебе в тот самый первый раз…

– Когда я увидел тебя тогда, первыми, что я разглядел, были твои глаза и красный кончик носа, который рдел словно маяк в пургу. Ниже него твое лицо было замотано толстым шерстяным шарфом, из-под которого виднелось лишь несколько прядей волос. Ты появилась точно так же, как появлялась потом всегда – так налетает циклон или ураган. Стремительные взмахи рук, дождь воздушных поцелуев, крепкие объятья и отрывистые восклицания, а главное – ощущение тепла, которое почувствовали все, кто находился поблизости, хотя в тот день было градуса три или четыре ниже нуля.

Раньше я тебя здесь не видел – это я знал совершенно точно. К тому времени я провел в Оксфорде уже пять лет и был по горло занят своей докторской диссертацией. В нашей лаборатории почти не было женщин, однако и в свободное время я не слишком обращал на них внимание. И все же я был совершенно уверен, что никогда в жизни не видел такой девушки, как ты.

Паб «Роза и Корона» с его дешевым пивом и просторной открытой верандой считался неофициальной штаб-квартирой нашей лаборатории эволюционной биологии. В этом утверждении, впрочем, есть некоторая натяжка, поскольку бывали мы там довольно редко: в те времена мы, молодые, увлеченные исследователи, работали днями напролет, нередко прихватывая и те вечерние часы, которые большинство людей обычно уделяют общению в неформальной обстановке. Это, впрочем, не отменяет того факта, что паб «Роза и Корона» нравился нам больше других. Он находился достаточно далеко от Города Дремлющих Шпилей, чтобы там почти не появлялись увешанные фотоаппаратами туристы, и в то же время располагался на конечной остановке одного из городских автобусных маршрутов, благодаря чему те из нас, кто еще держался на ногах после редких, но бурных вечеринок, могли без труда добраться до университетского общежития.

Тебя я заметил сразу. Я знаю, это звучит банально, но именно так оно и было. Думаю, я заметил бы тебя, даже если бы, спеша поскорее обнять своих праздновавших в углу друзей, ты не задела локтем стакан моего приятеля Петра.

В преддверии Рождества в городе появилось немало новых лиц: в основном это были те, кто работал в других местах и вернулся в Оксфорд, чтобы провести праздничную неделю с родными. Мы же, – компания академических затворников, – находились слишком далеко от родных мест, чтобы встречать праздник в собственных гостиных (тот же Петр вообще приехал в Оксфорд из Польши). Что касалось меня, то мне просто не хотелось в очередной раз разочаровывать родителей, уже давно ожидавших, что их двадцатисемилетний сын приедет домой с невестой. Да, такова была реальность «свободных семидесятых»: бунтарские идеи десятилетия владели умами в столице, однако уже в «ближних графствах»  [2] о них мало кто слышал. Даже в Гилфорде, где в стандартном доме на три спальни жили мои родные, все еще преобладал патриархально-консервативный уклад, хотя до центра Лондона было оттуда всего сорок минут на электричке.

Вот почему я нисколько не расстроился, не попав домой на праздники. Конечно, родители желали мне добра; я любил их, и они любили меня, но каждый раз, когда я возвращался под отчий кров, окружающее казалось мне каким-то маленьким и провинциальным. И то сказать, в нашей семье никогда не обсуждали никаких важных вещей, не говоря уже о проблемах мироздания, которые здесь, в Оксфорде, бывало не давали нам уснуть до поздней ночи. До́ма было спокойно, уютно и… скучно. С самого начала мои родные считали, что я должен пойти по стопам отца, владевшего гаражом, а впоследствии – продолжить семейный бизнес. Наука, считали мои родные, это, конечно, хорошо, но лучше оставить ее внутри школьных стен, чтобы без помех строить реальную, осязаемую карьеру. Когда я выбрал университет, им потребовалось некоторое время, чтобы к этому привыкнуть, но я знал, что в глубине души они по-своему мною гордятся.

В Оксфорде я, напротив, чувствовал себя как дома. Здесь мне было хорошо, как нигде и никогда прежде. Здесь я обзавелся отличными друзьями, большинство из которых были такими же социально неадаптированными интровертами, каким был и я. Здесь никто не смеялся над теми, кто во время лекций садился в переднем ряду или делал слишком много записей. Пока я учился, мне постоянно казалось, будто я что-то пропускаю или недополучаю чего-то важного, и я прилагал все силы, чтобы это важное отыскать и усвоить. Когда-то я полагал, что в Оксфорде я буду курить толстые сигары, ходить по вечеринкам и приемам и проводить время с женщинами по имени Камилла, Корделия или как-нибудь еще в этом роде, пока нас не застанут пробившиеся в будуар лучи утреннего солнца. В реальности же я проводил вечера в библиотеках, а ночи – за своим письменным столом. Это был единственный и по-настоящему мой способ приятного времяпрепровождения. Был, пока я не встретил тебя.

Тот день я ждал с нетерпением. Для меня и моих коллег была первая за несколько лет настоящая рождественская вечеринка. Денег у нас всегда было мало, поэтому ничего особенного мы не планировали, но в том году нам повезло: примерно за неделю до праздника двое университетских кураторов, явившись в лабораторию, опустили в стеклянную колбу несколько банкнот, чтобы у нас было, на что встретить праздник. Даже не знаю, что было бы, если бы руководство отдела не проявило столь неслыханную расточительность. Впрочем, знаю… Я бы все равно торчал поблизости от твоего столика, пытаясь расшифровать твои жесты и гримасы, словно я был зрителем на выступлении прославленного мима, а не одним из клиентов на веранде паба.