Уровни жизни - Джулиан Барнс Страница 7

Похоже, это был конец рассказа, но смысла Сара не увидела.

— И в каком состоянии вы нашли отца?

— К моменту моего приезда в Сомерби он вполне оправился. Благодарю за участие. Я к чему это рассказал… Пожалуй, могу лишь повторить то, что сказал задержавшему меня офицеру: в Париже я не ищу ничего, кроме покоя.

Актриса не сводила глаз с великана-усача в кавалерийской форме; этот англичанин бегло говорил по-французски, и его пронзительный голос никак не вязался с мощным торсом. А поскольку она жила среди интриг и притворства, ее всегда подкупала безыскусность.

— Я тронута, капитан Фред. Но… как бы поточнее выразиться? Что до меня, я еще не готова к спокойной жизни.

Тут он смутился. Неужели она превратно истолковала его реплику?

— Завтра вы вернетесь, — проговорила Сара Бернар.

— Завтра я вернусь, — откликнулся Фред Бёрнаби, вложив в эти слова собственное изобретение: смесь армейской четкости с богемным обещанием скорой встречи.

Она играла страстных героинь — экзотических, буквально оперных. Созданный ею образ «Дамы с камелиями» в драме Дюма предвосхитил обращение Верди к этому сюжету, а роль Тоски в пьесе Сарду и вовсе известна сегодня только по опере Пуччини. Поднимаясь до высот оперы, она не нуждалась в музыке. Жила она в окружении свиты поклонников и своры питомцев. Поклонники, судя по всему, неплохо ладили между собой: видимо, потому, что их численность служила залогом безопасности, а также потому, что Сара мастерски умела превращать их в друзей. Как-то она заметила, что в случае ее безвременной кончины поклонники будут по-прежнему собираться у нее в доме. Вероятно, в этом была доля истины.

Ее зверинец на первых порах не представлял собой ничего особенного: в детстве у нее были две козочки и черный дрозд. Со временем дикая природа взяла верх. Приехав на гастроли в Англию, Сара приобрела в Ливерпуле гепарда, семь хамелеонов и помесь волка с собакой. У нее жили обезьяна по кличке Дарвин, львенок Эрнани, собаки Ликер и Вермут. В Новом Орлеане она купила аллигатора, который по приезде во Францию испустил дух, опившись молока и шампанского. Еще она держала удава, но тот заглотил диванные подушки — и Саре пришлось собственноручно его пристрелить.

У Фреда Бёрнаби не вызывала отторжения такая личность. На другой день, посмотрев спектакль, он пришел к ней в гримерную и увидел все те же лица. С мадам Герар он был подчеркнуто любезен: побывав при многих иноземных дворах, Фред без труда определял серого кардинала. Вскоре — гораздо раньше, чем можно было надеяться в самых смелых мечтах — Сара поняла, что к чему, взяла Бёрнаби под руку и пожелала остальным своим воздыхателям доброй ночи. Когда эта троица удалилась, парижские щеголи постарались скрыть досаду. Впрочем, им, возможно, и нечего было скрывать.

Экипаж остановился у дома на улице Фортюни. В мгновение ока был накрыт стол, появилось шампанское на льду, а через приоткрытую дверь Фред заметил в соседней комнате необъятное ложе. Мадам Герар ушла отдыхать. Если где-то и оставались слуги, он их не видел; если в доме и были попугаи и львята, он их не слышал. Он слышал только голос Сары, чистотой и диапазоном превосходящий все известные музыкальные инструменты.

Фред принялся рассказывать о своих путешествиях, об участии в боевых действиях, о полетах на воздушном шаре. Упомянул и честолюбивый план перелета через Северное море.

— Но почему же не через Ла-Манш? — спросила она, будто он совершал бестактность, намереваясь лететь не к ней, а в какую — то другую сторону.

— Это также входит в мои планы. Но ветры не благоприятствуют такому перелету, мэм.

— Сара.

— Мадам Сара. — Он невозмутимо продолжил: — Дело в том, что, взлетая практически из любой точки Южной Англии, ты рискуешь приземлиться в Эссексе.

— Что еще за Эссекс?

— Вам это неинтересно. В Эссексе нет никакой экзотики.

Она покосилась на него с некоторым сомнением. Он шутил или говорил серьезно?

— Южный и юго-западный ветры неизбежно приносят тебя в Эссекс. Для перелета через Северное море требуется хороший, устойчивый ветер западного направления. А чтобы достичь Франции, нужен северный ветер, но это редкая и ненадежная штука.

— Значит, вы не прилетите ко мне на воздушном шаре? — кокетливо спросила она.

— Мадам Сара, к вам я прилечу как угодно, мыслимым или немыслимым способом, хоть в Париж, хоть в Тимбукту. — Бёрнаби осекся от своей внезапной пылкости и стал подкладывать себе на тарелку холодного фазана, как будто в этом была какая-то срочность. — У меня есть одна теория, — продолжил он, слегка успокоившись. — Я убежден, что на разных высотах ветры не всегда дуют в одном и том же направлении. Таким образом, поймав… встречный ветер…

— Эссекский?

— Совершенно верно… поймав его, нужно сбросить балласт и попробовать подняться выше, где, вполне возможно, и гуляет северный ветер.

— А вдруг нет?

— Тогда придется садиться на воду.

— А вы умеете плавать?

— Умею, но это вряд ли поможет. Некоторые на всякий случай надевают в полет пробковый пояс, но мне это представляется неспортивным. Я считаю, мужчина должен рисковать.

И реплика повисла в воздухе.

Наутро его неподдельное ликование омрачал лишь один вопрос: не чересчур ли просто все далось? В Севилье он с помощью одной строгой андалузской сеньориты был вынужден часами изучать язык веера: что означает каждый жест, каждый взмах, каждое постукивание. Зная толк в галантности, Фред пускал ее в ход на разных континентах и находил очарование в женском кокетстве. А вот с чем ему прежде не доводилось сталкиваться, так это с подобной прямотой, с уступкой инстинкту и нежеланием тратить время попусту. Нет, он, конечно, понимал, что такая манера не вполне бесхитростна. Фред Бёрнаби был не настолько наивен, чтобы полагать, будто оказанный ему прием обусловлен исключительно его обаянием. Он сознавал, что мадам Сара ничем не отличается от любой другой актрисы и что от него ждут подарков. А поскольку мадам Сара — величайшая актриса своего времени, то и подарки должны быть ей под стать.

Прежде Бёрнаби сам регулировал свои романы: при виде исполина в военной форме девушки робели и нуждались в поддержке. Теперь ситуация круто переменилась, отчего он испытывал и недоумение, и восторг. Никаких экивоков, никаких свиданий. Он просит — она дает. Иногда они встречались в театре, иногда он приезжал прямо на улицу Фортюни, где, приглядевшись, чувствовал себя не то как в особняке, не то как в студии художника: стены обиты бархатом, на мраморных бюстах сидят попугаи, вазы не уступают размерами караульной будке, а ползущая вверх и свисающая вниз растительность бросает вызов ботаническому саду в Кью. И среди этого показного буйства находились те простые вещи, которых жаждало его мужское естество: ужин, постель, сон, завтрак. О чем еще мечтать? Он слышал поступь жизни.

Сара описала ему свое детство, тяготы, чаяния и успехи. А еще вражду и зависть, без которых не обходится успех.