Развод - Майк Гейл Страница 7

— Здорово! — восклицает Джим. — Значит, ты будешь преподавать английский?

— Я хочу стать писателем, писать романы, — говорю я, и в моих словах есть доля правды. Когда-нибудь я хотела бы написать роман.

— Здорово, — опять восхищается Джим. — А я буду изучать бизнес и экономику. Хотя, честно говоря, я не хочу работать в бизнесе.

— Тогда зачем ты собрался изучать бизнес?

— Каждый должен иметь план «Б».

— А что тогда план «А»?

— Я в музыкальной группе. Ведущий вокалист.

— А как называется ваша группа?

— Да у нас пока еще нет названия.

— Понимаю. А твои перспективы в группе каковы?

— В данный момент группа состоит из одного меня.

Я не могу удержаться от смеха:

— Так что же это за группа?

— Я наберу музыкантов. Кстати, а ты играешь на чем-нибудь?

— Нет. Ни на чем. У меня абсолютно нет слуха.

— Как жаль. С гитарой ты была бы неотразимой.

Я улыбаюсь и ничего не отвечаю. Я все еще надеюсь, что эти длинные неловкие бессловесные паузы, возникающие между нами, станут в конце концов настолько продолжительными, что я смогу отделаться от него и уйти, но он, кажется, совсем не стремится к этому.

— Знаешь, тебе надо быть осмотрительным, — говорю я через некоторое время, потому что чувствую неловкость оттого, что мы стоим здесь друг против друга и молчим.

— В каком смысле?

— В отношении плана «Б».

— Почему?

— Да потому что, если у тебя уже есть один план, может, сначала его стоит реализовать. — Я дарю ему вежливую благожелательную улыбку. — Ну, спасибо за приятную беседу.

— Класс! — отвечает Джим. — Мне тоже было очень приятно пообщаться с тобой.

Он наклоняется ко мне, как будто собираясь поцеловать меня в щеку, что уже явно лишнее. Я решаю, что легче просто не обращать внимания на этот странный зигзаг в его поведении, но в последнее мгновение он поворачивается лицом ко мне; мы смотрим друг другу прямо в глаза, и он целует меня в губы.

— Что ты себе позволяешь? — говорю я, кипя от гнева.

— Я думал, что понравился тебе.

— Интересно, что именно заставило тебя так подумать?

— Ты же разговаривала со мной.

— Ты уверен, что нравишься всякой девушке, которая разговаривает с тобой?

— Нет.

— Так почему ты ко мне прицепился?

— Ты посылала мне флюиды.

— Послушай, — говорю я, не веря своим ушам, — давай забудем о том, что случилось, потому что если для тебя это просто неприятный инцидент, то для меня — жуть какая-то.

— Хорошо, — соглашается Джим и направляется в сторону танцплощадки.

— Хорошо, — насмешливо и резко бросаю я ему в спину и, повернувшись в противоположную сторону, ищу глазами «своего» крутого мальчика. Но уже поздно. Его там нет.

— Ну, вот и все, — говорю я, подходя к Джейн.

— Может, ты встретишь его в другой раз.

— Надеюсь, — со вздохом отвечаю я. — Но сейчас мне так тошно, что впору выкурить сигаретку.

23.05

Этой девчонке из Нориджа не удалось опустить меня. Я не пал духом и сосредоточил свое внимание на других, хотя поначалу мои романтические инициативы были отвергнуты и Лиз Грей из Хаддерсфилда (а у нее аттестат почти сплошь отличный), и Менджит («Мои друзья называют меня мамой»), и Коур из Колчестера (которая вдобавок еще и от поп-групп «Нью Модел Арми» и «Левеллерс» балдеет), и Кристиной Вуд из Бата (которая искренне рада, что не попала в Кембридж и ничуть не огорчена, что Кети, ее лучшая школьная подруга, попала). Зато под конец вечера я избираю объектом своих действий Линду Брейтуэйт, с которой мне везет. Линда наполовину готка [13]из Восточного Мидлендса; у нее обалденная прическа, она любит музыку, ходит в цивильной одежде, но при этом производит впечатление законченной готки, то есть использует только черный макияж, ногти красит черным лаком, любит идиотские фильмы ужасов и верит в то, что она присоединится к сонму бессмертных. В довершение всего мы целовались в укромном уголке бара студенческого клуба. Судя по тому, как мы это делали, я посчитал это знакомство результативным.

Четверг, 28 сентября 1989 года.

8.30

На следующее утро после ночной дискотеки я шагаю по студенческому городку, направляясь на свою первую лекцию в университете. Для меня это определенное свидетельство важного свершения в моей жизни, а именно того, что теперь я — настоящий студент. На мне клетчатые брюки, башмаки фирмы «Док Мартен», футболка с нанесенным в домашних условиях призывом кампании за ядерное разоружение (для этого неделю назад в отделе уцененных товаров я купил футболку, взял черный маркерный фломастер и напряг имеющиеся у меня рудиментарные зачатки таланта художника), пиджак из магазина вещей, принесенных гражданами в благотворительных целях, и плоское кепи. Я уверен, что выгляжу прямо-таки фантастически. Мой антураж дополняет аудиоплеер, который благодаря крутящейся в нем кассете (альбом Билли Брегга) услаждает меня прекрасной музыкой, а она, в свою очередь, вселяет в меня чувство, что я нахожусь под влиянием умеренно-левого политического идеализма.

— С добрым утром, старина Джим, — слышу я позади себя голос, в то время как из плеера звучит песня «Молочник людской доброты».

Я оборачиваюсь и вижу высокого, меланхоличного вида парня, в котором узнаю одного из тех многих людей, которым я накануне вечером хвастался своим отличным аттестатом того лишь ради, чтобы завязать разговор. Потрать я хоть всю жизнь, мне не вспомнить, как его зовут, и он, по всей вероятности, понимает это по выражению моего лица.

— Меня зовут Ник, — говорит он, прочитав мысль, отразившуюся на моей бессмысленной физиономии. — Ник Константинидис.

— Ник, конечно же я помню, — ничуть не смущаясь, вру я. — Как поживаешь, дружище?

— Нормально, — отвечает он, а затем на его лицо наплывает выражение озадаченности. — Ты что, на маскарад собрался?

Я смеюсь, поскольку, как мне кажется, такая реакция на его вопрос покажет ему, что я действительно крутой. Но вижу, что он не понял того, что я намеревался ему внушить. Обычные люди в таких случаях не врубаются, рассуждаю про себя я, и виновато в этом их устойчиво-консервативное отношение к моде.

— Таков мой стиль в одежде, — объясняю я.

— О, — произносит он в ответ, а затем, осознав свою ошибку, робко добавляет: — Мне нравятся твои башмаки. Где ты их раздобыл?