Спонсоры. Нет проблем, или Небольшие трансбалканские хроники из страны спонсоров - Жеральдин Бегбедер Страница 7
Спонсоры. Нет проблем, или Небольшие трансбалканские хроники из страны спонсоров - Жеральдин Бегбедер читать онлайн бесплатно
Это может показаться совершенно невероятным, но о существовании потрясающего соревнования трубачей в Гуче — события, которое нельзя пропустить, — Клотильда узнала от какого-то парня, имени которого не помнит. Парень работал в какой-то косовской неправительственной организации, разговор о фестивале происходил на каком-то коктейле в министерстве культуры, собеседник ее узнал о «Золотой трубе» от культурного атташе в Белграде, а тот, в свою очередь, ссылался на слова какой-то цыганки из Гучи…
Дальше… дальше наша свежеиспеченная главная редакторша посвященных искусству телепрограмм буквально вцепилась в идею киноэкспедиции в жалкую деревушку, затерявшуюся где-то в глухомани бывшей Югославии, присвоила эту идею, ну а тогда совсем уже непонятным образом получилось так, что нам с Аленом вроде бы надо туда ехать и пора укладывать чемоданы. Так все и закрутилось. А потом совсем просто: несколько недель, несколько встреч, несколько звонков — и мы с Аленом отбываем в Белград для общения с моим дядей, моими родителями и — уже по делу — с местным продюсером Товарищества Капиталистического Производства. А тому поручают помогать нам с кем-то такое встречаться и что-то такое организовывать, ну и попутно снимать в Гуче документальный фильм о лауреате «Золотой трубы» текущего года.
Для одного, особенно первого, раза многовато, но все-таки в августе 2001 года в маленькой, находящейся в 160 километрах от Белграда деревне имели место съемки, и все прошло как по маслу, за исключением одного: дежурный оператор, студент Киноуниверситета, во время этих съемок то и дело падал в обморок. Ему оказалось трудно перенести неудержимый взлет столбика ртути в термометре — тут надо сказать, что даже в тени тогда было за сорок, — а может быть, сыграли свою роль и дикие толпы вокруг (во время фестиваля в деревню, где живет три тысячи человек, приезжают триста пятьдесят тысяч гостей!), и густой дух насаженной на вертел свинины, которую обжаривали на каждом перекрестке, или запах капусты, которая томилась в огромных котлах. Короче, отснятый материал уже лежал в коробках, а потом в течение нескольких недель вяло обсуждалось, где монтировать, во Франции, в Нидерландах, в Португалии или еще где-то, лишь бы заплатить поменьше, — и кончилась вся эта затея тем, что наш недоделанный фильм был положен на полку без сколько-нибудь внятного объяснения причин. Забавно…
Следующим летом, после года, в течение которого у нас ничего не двигалось и мы увязали во всем подряд, за что только ни возьмемся, Ален решил, что настало время взять процесс в свои руки и заняться монтажом «Золотой трубы» прямо в ТКП, если, конечно, мы хотим, чтобы когда-нибудь фильм состоялся. Естественно, за свой счет, но при активной поддержке Клотильды Фужерон — ей теперь как никогда хотелось показать эту ленту в рамках вечерней программы «Тема», посвященной бывшей Югославии. Я же, со своей стороны, притворяясь, будто не понимаю, что именно в словах «за свой счет» напоминает о привычных каторжных работах, не прочь была продвинуться дальше в знакомстве со страной и с городом, которые до сих пор мы видели только по чуть-чуть, да и то через видоискатель камеры. И вообще мне хотелось в отпуск.
У нас было два месяца, иными словами — вечность.
3— Оооо, эта говеная страна! Ооооо, эта банда сволочей и идиотов! А мы, собственно, чем тут занимаемся — дрочим или что делаем?
Каждое утро, явившись на кухню позавтракать, пятидесятисемилетний Владан (этакая жердь с яйцевидной лысиной, с красными, вылезшими из орбит от бессонных ночей за компом глазами, голый до пояса и в кальсонах) первым делом произносил почти один и тот же монолог, состоявший из двух возгласов (варианты которых были так незначительны, что их можно не учитывать): «Оооо, эта говеная страна! Оооооо, эта банда сволочей и идиотов!» — и неизменного, жестко задаваемого вопроса: «А мы, собственно, чем тут занимаемся — дрочим или что делаем?»
Затем он вставляет новую капсулу в кофе-машину, обессилено падает на стул и далее — в бездну долгого молчания, теперь его оттуда уже не вытащить никому. Время от времени он качает головой и, между двумя глотками эспрессо, испускает тяжелые вздохи. Не дядя, а воплощенное отчаяние.
Кухня, свет в которую падает из двух больших окон, была только что наспех перекрашена и стала сине-белой. Большой холодильник «Gorenje» через паузу, но не совпадая при этом с дядиными вздохами, громко урчит. Вместо стола тут обычный лист клееной фанеры, положенный на оставшиеся от ремонта козлы. Груды кастрюль из нержавейки и разномастных тарелок громоздятся на полках металлических стеллажей, постоянно горящих желанием рухнуть и больше всего напоминающих кое-как, опять же чересчур торопливо, скрепленные между собой палочки микадо невероятных размеров. Прямоугольный обогреватель под окном служит сервировочным столиком: на нем в полном беспорядке составлены стаканы и бутылки, полные ракии, тут же сковородка и сушилка для салата. На покрытом прозрачным пластиком паркете тоже гора бутылок, на сей раз от пива «Bip» и опустошенных, — их надо будет потом сдать в маленький продмаг на углу.
Дом в посольском квартале, в двух шагах от площади Славия, — двухэтажный особняк, в котором постоянно живет один-единственный жилец, мой дядя Владан, — был возвращен нашей семье в порядке реституции. Рядом с этим родовым гнездом — бывший райком партии, превращенный теперь в салон красоты, с утра до вечера его осаждают толпы жен и любовниц тех, кто обогатился, пока самолеты НАТО бомбили Сербию. Улицу, как и весь город, непрерывно перестраивают — рев отбойных молотков удачно дополняется ревом клаксонов. Снаружи двухэтажный особняк непригляден, никому не догадаться, что скрывается за потрескавшимися стенами, залепленными политическими плакатами и разрисованными граффити, — как будто здание, подобно хамелеону, постаралось раствориться в безликой социалистической архитектуре муниципального жилья. Стандартные жилые дома выросли на земле моего деда, как грибы, после Первой мировой войны, и мы оказались со всех сторон окружены запутанными веревками и разноцветными подштанниками, украшающими ветви единственного во дворе дерева — очень красивой липы, корни которой чахнут под асфальтом. Живут в этих домах пенсионеры, пролетарии в майках и пролетарки в бигудях, не обошлось и без бывших партийных доносчиков. И все они нестерпимо тоскуют по коммунизму — нам не раз приходилось уворачиваться от их окурков или содержимого горшков, вылитого из окна. Классовая борьба возродилась.
Зато внутри наш дом — мирная гавань, и покоряет он с первого взгляда. На второй этаж ведет каменная лестница. В комнатах, расположенных вокруг центрального патио, высокие потолки, тяжелые двустворчатые двери. Потрескивает узорный паркет, приятно пахнет воском. Одни комнаты пустуют — ждут ремонта, другие уже обставлены старинной, уцелевшей в подвале мебелью, поломанными шкафами в оттоманском стиле, от турецкой медной резной люстры на потолке остались только звездочки…
Вот в такой необычной обстановке моего отчего дома Ален и познакомился с моим таким же необычным дядей. Злобная жалоба Владана — своеобразный и тщательно разработанный утренний ритуал, к которому мы с Аленом со времени нашего приезда в июле на улицу Бирчанинова успели привыкнуть и, притворяясь, будто сочувствуем, на самом деле не придавали ему особого значения. Владан — часть возвращенного нам дома, значит, надо к нему приспосабливаться. Его поведение уже никогда не изменится, потому что хандра, в которую он погружается с каждым днем глубже, может только усилиться. Мой дядя постоянно обрушивается на близких Милошевича, на вождей националистов, на бандитов, разграбивших страну и снова набирающих силу в политике, но в то же самое время живет безумной надеждой на то, что те же самые бандиты без слова протеста отдадут ему обратно все имущество семьи.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments