Прекрасная толстушка. Книга 1 - Юрий Перов Страница 70

— Нет, — сказала вахтерша, — внучка, слава тебе, Господи, поправляется, но я еще не разрешаю вставать, потому что грипп — болезнь серьезная и дает осложнение на сердце, если подняться раньше времени, а эту девушку только что, вот буквально минуточку назад, ограбили.

И бабушка со вкусом пересказала мою историю.

— Какое безобразие! — все так же еле слышно воскликнул мужчина. — Надо будет сказать милиционерам, чтобы лучше смотрели за порядком, а то скоро и среди бела дня начнут раздевать… — Потом он всмотрелся в мое лицо и, наверное улыбнувшись где-то там под шарфом, ласково спросил: — Что же вы теперь, милая девушка, будете делать?

Я, придерживая рукой края разорванного выреза, пожала плечами и отступила дальше в темноту, так как сопровождавшие его дамы заинтересовались громким рассказом вахтерши и уже поднимались по лестнице к ее столику.

— Мы милицию будем теперь вызывать! — сурово ответила Варвара Степановна.

— Так что же, она так и будет в одном платьишке здесь милицию дожидаться?

— Да я вот… — начала было вахтерша, но мужчина властно перебил ее все тем же еле слышным голосом:

— Мы сделаем так: вы, Варвара Степановна, вызывайте милицию и все объясните им, да построже. Когда приедут, посылайте их наверх. А мы с милой девушкой подождем их у меня. Машина сейчас отвезет милых дам по домам… — Он довольно хмыкнул под шарфом, а дамы с готовностью закивали, — а потом вернется за милой девушкой…

Он еще раз внимательно осмотрел меня с головы до ног. Готова поручиться, что от его цепкого острого взгляда не ускользнуло ничего… Очевидно, оставшись довольным своим осмотром, он легонько кивнул и спросил:

— А где вы живете, милая девушка?

— Здесь недалеко, на Тверском бульваре, — затравленно ответила я.

— Ну и хорошо, — сказал он.

4

Дамы, проводив нас на восьмой этаж, громко расцеловали мужчину, отворачивая при этом шарф, передали мне оба букета и исчезли в лифте.

Дверь открылась. Средних лет дама, одетая по-домашнему в теплый байковый халат, подозрительно осмотрела меня, вопросительно взглянула на мужчину и, получив от него ка- кой-то невидимый мною взгляд, пропустила в квартиру.

Мы вошли в обычную прихожую, в которой меня поразила лишь большая китайская ваза для тростей и зонтов.

Жутко смущаясь, я попросила у дамы разрешения зайти в туалет, так как от всего пережитого выпитое мною шампанское особенно остро давало себя знать.

Когда я вышла, мужчина уже разделся и размотал шарф, и я узнала в нем одного из самых известных теноров нашего времени.

Он о чем-то беседовал с дамой. Должно быть, рассказывал ей мою историю. Та в ответ кивала, но скорее подозрительно, чем согласно, и бесцеремонно разглядывала меня. Когда он кончил свои тихие речи, она уверенно сказала:

— Да брось ты — очередной сыр…

— Сыр? — удивился певец и изучающе покосился на меня. — Ты знаешь, Таточка, а я об этом и не подумал… Но а как же…

— Ты что, их не знаешь? — насмешливо поинтересовалась Таточка.

— Ну да, ну да… — пробурчал певец, — но чтобы так тонко… И потом… — Он снова изучающе взглянул на меня и помотал головой: — Ну, нет же, Тусик, нет, не может быть! Хотя…

Он подошел ко мне и, взяв меня за руку, вывел в большую, торжественно обставленную комнату на свет, где снова с сомнением оглядел.

— А откуда же вы шли, милая девушка, в столь поздний час?

— Мы встречали Новый год здесь неподалеку, на улице Горького… — ответила я, невольно заробев.

— Ну да, ну да… — задумался певец. — А что же вы были одна, без кавалера, на этом веселом празднике? — поинтересовался он, коротко взглянув на Таточку, как бы требуя похвалы своему ловкому вопросу.

— Нет, — с горькой улыбкой ответила я, — у меня было целых два кавалера.

— Так почему же ни один из них не взял на себя труд проводить вас? — спросил он строго и, торжествуя, посмотрел на Таточку. Та в ответ с сомнением покачала головой.

— От них-то я и сбежала, — печально вздохнула я.

Певец и Таточка обменялись недоуменными взглядами.

Приехала милиция во главе с немного подвыпившим оперативником в коричневом костюме с зеленым галстуком. Он извинился за задержку и сказал, что его вытащили прямо из-за стола.

Когда в результате первых вопросов выяснилось, что я не имею к певцу никакого отношения, интерес оперативника ко мне настолько ослаб, что певец тут же заметил это и счел нужным строго сказать:

— Я вас лично прошу заняться этим вопросом. А то что же получается? Скоро даме в приличной шубе нельзя будет появиться на нашей улице? На что это похоже? А у меня много… — он на секунду замялся, но тут же поправился: — Ответственных товарищей бывает. И все они, заметьте, весьма прилично одеты.

Оперативник составил, как это и положено, протокол, попросил меня написать заявление с точным описанием шубы, ее особых примет, размера и фасона.

После этого строгая дама с таким легкомысленным именем Тата принесла мне старое, но теплое пальто певца, так как ее одежда мне была решительно мала, и милиционеры, не дожидаясь персональной машины певца, отвезли меня домой на своей, где я сидела сзади, за железной решеткой, в специальном отделении для преступников.

Шубу, к огромному моему удивлению, вернули. Я ходила за ней в милицию. Оперативники были рады не меньше моего…

Через день я позвонила Певцу и попросила разрешения зайти, чтобы принести пальто.

Вернув его с благодарностью, я и не собиралась задерживаться, но он раздел меня, усадил пить чай, который с некоторой ревностью подавала нам какая-то дама, и начал неторопливый и вдумчивый разговор, похожий на собеседование при приеме в какое-то учебное заведение.

Он подробнейшим образом расспрашивал о моих родителях, о бабушке и дедушке. Мне очень помогло, что дама, подававшая нам чай, вдруг вспомнила мою маму, которая ее лечила. И вспомнила даже моего дедушку, о котором ей рассказывала ее мама. После этого отношение ко мне изменилось, но собеседование на этом не прекратилось.

Узнав, что я умею немножко музицировать, певец С внезапной надеждой в глазах усадил меня за рояль, который стоял во второй, музыкальной комнате, отделенной от просторной гостиной высокой аркой. Я попробовала поаккомпанировать ему, но у нас ничего не получилось. Для того чтобы аккомпанировать такому великому певцу, нужно было иметь более серьезные музыкальные способности.

Певец заметно поскучнел и оживился только тогда, когда узнал, что я свободно говорю по-французски. Но оживления хватило ненадолго, и он, о чем-то поразмышляв про себя, продолжал собеседование своим тихим, вкрадчивым голосом, медленно выговаривая слова и глядя мне прямо в глаза. Он словно прощупывал что-то во мне, что-то искал в моих простодушных рассказах.