Акимуды - Виктор Ерофеев Страница 70

Мы сознательно превратили Россию в дыбу. Мы внушали русским, что на земле нет счастья. Они ответили утопической метафорой. Мы согласились. Нам важно было понять, как иллюзия счастья может превратиться в кромешный ад. Но они не сделали никаких выводов! Вместо того чтобы сфокусироваться на спасении, они опустились до выживания в гнилых условиях. Мы промахнулись. Мы думали, что, поставленные в нечеловеческие условия, они сделают правильный выбор. Они воспели своих палачей и заново закручивают гайки. Наиболее жизнеспособными оказываются те, кто объединяется по зову крови.

Мы предложили человеку разорванный мир. Он бился в нем, не в силах выбрать то, что отличает его от неодушевленных существ. Никакие намеки с нашей стороны не возымели действия. Прежные религии разрушены или окаменели. Нужно создать новые скрижали. Но к ним нет никакого публичного интереса. Идет интенсивное перерождение человека. Он превращается в самодостаточное существо, отвергающее нас по сути. Так пьяный лакей, утк нувшись рылом в недоеденный гостями салат, может вообразить себя хозяином – они это делают, папа!

Мы – только прикрытие, ширма. В лучшем случае они обращаются к нам с просьбами о своем успешном существовании, но взамен они ничего не дают. Надо срочно менять наш курс. Хотим ли мы либеральный мир?

Нет!

Какой порядок на земле нам был наиболее дорог?

Возможно, порядок ацтеков.

Там было и солнце, и гармония, и фонтаны крови в нашу честь. Там нас уважали.

Но именно потому что они нас действительно уважали, они оказались нежизнеспособными.

Итак, папа, нам пора надеть новые маски! Иногда я думаю, что таджик-гастарбайтер в своей тюбительке, на ослике… джунгли Москвы… красивое начало истории – ведь мы сильны сюжетом, композицией! Но не будет ли таджик повторением или даже фарсом?

Не лучше ли поспешить за модами века и создать элегантного, как тут принято говорить, прикольного бога с реминисценциями из Оскара Уайльда, с циничными ходами Дориана Грея? Надо вселить азарт в человека. А то мир стал дряблым, как простата старика, в анус которого, обмазав его вазелином, бабища-уролог с гренадерским лицом засовывает свой палец, мучаясь сочувствием и отвращением.

Новые заповеди:

Будь событийным, подвижным, многоэтажным. Цинизм – только приправа. Все это будет создавать необходимое напряжение, конкуренцию, игру – тот телевизор, который ты, папа, любишь смотреть.

И еще:

Прелюбодействуй – ибо нет ничего слаще измены. Прекрасен муж, поощряющий разврат своей жены. Папа, вернемся к сексу, приемлемому для нас. Мы пробовали это когда-то в Индии, но там это было слишком слащаво.

Побольше брутальности.

Создай себе кумира из красоты! Мы же не зря придумали ее!

Давай разрешим любить им жизнь!

Раскрой душу навстречу своим желаниям. Не отказывай себе ни в чем.

Или так:

Запрет – лучший запал удовольствий. Преодолевая запрет, они становятся людьми. Мы им запрещали – жизнь пробивала запруды. Мы им все запретим. Мы их подморозим! Мы им запретим быть аморальными, чтобы они не слишком были похожи на нас.

Смейтесь. Иронизируйте. Танцуйте. Любите футбол! Ненавидьте болельщиков другой команды! Пейте пиво! Жрите шоколад! Ну, что еще? Они и так все это делают без наших подсказок.

124.0

<ОТВЕТ ОТЦА>

Дорогой сын, оставайся в Москве.

125.0

<ГЛОБУС>

– Все очень просто, – сказал начальник Генштаба. – Мы делаем заявление, что Акимуды напали на нас. Для этого мы бомбим самолетами без опознавательных знаков в течение четырех часов какой-нибудь наш приморский город.

– Какой? – спросил Главный.

Генерал на минуту задумался. Он не любил свой Генеральный штаб – ему все нужно было придумывать самому. Генеральный штаб состоял из безголовых людей, любящих крепкие спиртные напитки. Они уважали, из престижных соображений, виски, но любили по-на стояще му только водку. Они жили нескладной жизнью, с хмурыми женами, размещались в дальнем Подмосковье, мучились долгими странствиями на электричках, плохо понимали в военном деле. Начальник Генштаба знал, что война обречена на поражение, что мир быстро разгадает его стратегию, но ему было насрать на мир. Он предчувствовал, как в «Вестях» зловеще-прон ицат ельными голосами заговорят о первых сотнях жертв войны.

– Сочи, – сказал генерал, подумав.

– Сочи? – удивился Главный. – Сочи жалко.

– Жалко? Вот потому и Сочи, что жалко.

– Может быть, лучше Новороссийск? Он больше ассоциируется с Великой Отечественной. Хотя порт… Тоже жалко. Бомбите Тамбов.

Главный вспомнил, как он мальчиком однажды был в Тамбове. У него в автобусе на привокзальной площади сперли кошелек.

– Да, – холодно сказал Главный. – Тамбов.

– Тамбов нельзя, – сказал начальник Генштаба. – Получится, что мы пропустили вражеские самолеты вглубь нашей территории. Нужно что-нибудь прибрежное. Разрешите бомбить Сочи.

– Ты что, не знаешь, что у нас на Сочи есть свои виды! – вдруг накинулся на него Главный. – Ты что газет не читаешь, радио не слушаешь? Бомби Анапу.

– Анапа – мелочь, никого не проймет. Возникнут подозрения. Нужно рвануть по-крупному. Бомбить Сочи – значит бомбить против наших интересов. Значит, поверят в агрессию Акимуд.

– Ну, ладно! – обозлился Главный. – Иди бомби.

«Сегодня в семь утра по московскому времени произошло вероломное нападение государства Акимуды на Российскую Федерацию. В связи с этими собы тями…»

– Верните начальника Генштаба! – вдруг что-то вспомнив, негромко закричал Главный.

Вошел начальник Генштаба.

– Слушайте, – сказал Главный. – А куда мы нанесем ответный удар? Вы об этом подумали?

– Какая разница! – сказал начальник Генштаба. – Будем бомбить океан! До посинения!

– Какой океан? – спросил строго Главный.

– Мировой.

– А точнее?

– Какой хотите.

– Что значит, какой я хочу? Зачем мы будем впустую бомбить воду?

– А что еще прикажете бомбить?

– Акимуды!

Генерал со значением посмотрел на Главного, Главный – на генерала.

– Я вас понял, – сказал генерал. – Будем бомбить Акимуды!

– Они ведь недалеко от Кубы?

– В каком-то смысле, да, – заверил Главного опытный военный человек. – Не очень далеко, хотя и не слишком близко.

Вернувшись в свой кабинет, начальник Генштаба позвонил полковнику Куроедову:

– Быстро сюда!

Через двадцать минут Куроедов, как был – в тренировочном костюме, предстал перед генералом.