Богиня маленьких побед - Янник Гранек Страница 76

Трижды ударил барабан. Курт смертельно побледнел и ухватился за мех сиденья, будто намереваясь провалиться в утробу. «Вы в ней не нуждаетесь, друг мой», – прошептал тогда Альберт, протягивая ему премию. Все всё прекрасно понимали, и в первую очередь он сам.

В конечном счете они меня нокаутировали. Я вытащила пудреницу, подвела губы и на радость собеседникам несколько раз их сжала, чтобы помада легла ровнее. Теперь наступил черед Курта, хотя на ринге он никогда не чувствовал себя в своей стихии. В гробовом молчании Халбек встал и вновь трижды обошел кабинет.

– Представьте вашу семью в виде динамической системы в состоянии хрупкого равновесия. Каждый из вас одновременно выступает в ипостаси и жертвы, и палача. Я должен буду помочь вам вытащить наружу все источники недовольства, при этом не прибегая к агрессии. Вы позволите мне курить в вашем присутствии?

Курт пожал плечами. Доктор протянул мне сигарету и прикурил другую от стоявшей на столе зажигалки в виде гриба. Затем вышел из кабинета, чтобы попросить секретаршу приготовить кофе. Стало тихо. Я расслабилась и краем глаза наблюдала за мужем. Вполне вероятно, что на этот раз я зашла слишком далеко.

Когда принесли кофе, Халбек вновь сел за стол и принялся вертеть в руках какой-то странный предмет. Я запретила себе задавать ему вопросы, но он и сам обратил внимание на интерес в моих глазах.

– Это копия посмертной маски Гёте. Она всегда у меня под рукой.

– Но зачем, великие боги? Вы что, извращенец?

– Скажите, Адель, вы болезненно относитесь к смерти?

– А кто ее не боится? Но от этого у меня не возникает желания теребить пальцами всякие ужасы.

Его губы растянулись в некоем подобии улыбки.

– Как бы вы охарактеризовали вашу интимную жизнь? Я имею в виду сексуальность. Курт?

Я подавила нервный смешок. «Ученик Гёдель, к доске! Вы сделали уроки?» Обнаженные тела, секс, влечение; сколько слов, совершенно чуждых его словарному запасу. Муж даже не заметил, что у меня прекратились месячные. Теперь у него уже приходилось вырывать согласие подойти ко мне. Неужели жизнь теперь всегда будет представлять собой холодную войну? Раздельные спальни. Одинокий завтрак, стоя у окна. Не исключено, что в этом мире существовал какой-то другой мужчина, созданный специально для меня. Незнакомец, благодаря которому я смеялась бы и танцевала. Который уложил бы меня в постель. Почему я не пошла с каким-нибудь случайным знакомым в отель? Боялась сплетен? Все еще любила Курта? Стеснялась своего стареющего тела? Да нет, скорее всего, просто случай не представился.

– Как давно у вас наступил климакс, Адель?

Теперь наступила очередь препарировать меня. Удар был ниже пояса. Курт еще больше сгорбился в своем кресле.

– Разве суть проблемы не в этом? У вашего мужа есть его работа, у вас… у вас есть муж. Может, ваша семейная система вышла из равновесия по той причине, что у вас нет детей?

Я нервно затянулась сигаретой. Потому что давным-давно поставила крест на материнстве, даже когда мой живот криком кричал, что родить еще не поздно. Со временем Курт мог бы уступить, как и в случае с домом. Мне было так тоскливо. Он мог бы согласиться хотя бы попытаться зачать ребенка. Тем самым продолжив перечень своих решений, которые, как известно, должны находить свое продолжение в актах реализации. Но мои биологические часы положили конец любым прениям. И душа маленького человека не пожелала поселиться под нашей крышей. После войны мы даже подумывали о том, чтобы удочерить девочку, но Курт не мог решиться дать свою фамилию ребенку, в жилах которого не было ни капли его крови. Он даже со мной этой фамилией поделился лишь спустя десять лет.

Каким мог бы быть наш мальчик? Я часто об этом думала, для меня это занятие было восхитительно в своей убийственности. Мне он всегда рисовался нашим единственным отпрыском. Поздним ребенком. Я даже в мыслях не допускала, чтобы у нас была «мисс Гёдель». Этот мир создан не для девушек. «Благословен ты, что не создал меня женщиной!» – как-то сказала моя подруга Лили фон Калер, цитируя Тору.

Я ответила Халбеку со всем спокойствием, на которое только была способна. Мне ужасно не хотелось делиться с ним своими проблемами.

– Мы решили не заводить детей.

Мне бы хотелось назвать сына Оскаром в честь верного друга Курта Моргенстерна, хотя он меня и раздражал. Марианна настаивала бы на Рудольфе, желая таким образом увековечить память покойного мужа. В конечном счете его бы этим именем и назвали, ведь его носил не только отец Курта, но и его брат. На крестинах присутствовали бы Эйнштейн, фон Нейман и Оппенгеймер. У мальчика, как и у нас с Куртом, были бы светлые, ясные глаза. Как и подобает ребенку, воспитывающемуся в Америке, он обладал бы великолепными зубами и мощной челюстью завоевателя. Интересно, а жвачку он бы любил? Думать, когда жуешь, трудно: Курт не разрешал бы ему этого делать. Может, он тоже захотел бы стать ученым? Но тогда попросту испортил бы себе жизнь, пытаясь соответствовать уровню отца. Ведь сыном бога может быть только бог. Отрежь им путь на Олимп, и подобным отпрыскам приходится делать трудный выбор между безумием и посредственностью, которая является таковой лишь в глазах гениев, в то время как остальные люди скорее предпочтут слово «нормальность». Именно этот выбор сделали и сыновья Альберта: более талантливый стал шизофреником, второй сделался инженером. Какое ужасное для него разочарование! «Не стоит надеяться, что собственные дети унаследуют твой ум», – говорил наш замечательный Альберт, добрый и жестокий одновременно, как всякое уважающее себя божество.

Родись наш мальчик в Вене, он мог бы стать музыкантом. А кем бы он вырос, если бы я произвела его на свет в Принстоне? Вполне возможно, что скульптором. Но тогда получается, что Рудольф Гёдель-старший продавал свои корсеты, чтобы его сын мог стать ученым, а внук – художником. А чем мог бы заниматься сын моего сына? Ему не останется ничего другого, кроме как замкнуть круг и начать продавать творения, созданные его собственным отцом.

А если бы наш мальчик был наделен спортивными талантами? Если бы обрел свое счастье среди рослых, коротко стриженных юношей из университетского студенческого городка? Тогда я поздравила бы судьбу с удачной шуткой – в этом случае Курту, который как чумы боялся любых физических упражнений, пришлось бы ходить вместе с сыном на бейсбольные матчи.

Но Курт не пожелал зачать дитя; при таком варианте в нашей жизни появился бы элемент неожиданности, неподвластный никакому контролю. К его большому разочарованию. Наш сын поступил правильно, что не пришел в этот мир. На троих у меня сил не хватило бы.

Правая бровь психиатра застыла на уровне значительно выше положенного, будто он долго не вынимал из глаза монокль. Халбек поджал свои толстые губы.

– Кто желает поведать мне об этой истории с больницей?

– Его увезла карета неотложной помощи с диагнозом «прободная язва», которую он до этого никак не хотел лечить. Муж упрямо избегает врачей. Предпочитает хныкать или глотать всевозможные «волшебные» снадобья. Он чуть не умер! И даже продиктовал своему другу Моргенстерну завещание!