Пуговицы - Ирэн Роздобудько Страница 78

— Как вас называть, миссис Маклейн? — спросила она.

— Родители назвали меня Анжеликой, здесь я зовусь Энжи. Но вы можете называть меня Ликой.

— У меня то же самое! — сменила тон миссис Страйзен. — Родители назвали меня Мелания, а здесь зовут Мелани. Но вы можете называть меня Мели. Надеюсь, у нас еще будет время поговорить…

Она спрятала бутылку и стаканы в ящик и встала, чтобы проводить Лику к выходу.

По дороге произошло именно то, ради чего судьба, маскируясь под доспехами случайности, и привела ее под крышу этой «странной миссис Страйзен».

Собственно, не произошло ничего особенного.

Лика шла вслед за гостеприимной хозяйкой, рассматривая стены удлиненного холла заостренным после глотка виски зрением.

И все ей здесь нравилось.

Весь изысканный хлам, статуэтки с отбитыми конечностями, покрытая зеленой патиной медь скульптур, гнутые ножки потертых кресел, портреты на стенах и — бочки, кадки.

А потом она увидела гобелен…

И остановилась, рассматривая странный сюжет в обрамлении не менее удивительного орнамента: в центре на коньке, который больше напоминал собаку, ехала женщина в короне, с копьем в руке. За ней, как сквозь туман, возникали контуры всадников.

Под копытами их коней переплетались тела собак и косуль. А все полотно обрамляли змеевидные спирали разного размера.

Сюжет и орнамент занимали только половину ковра — другая половина была истерта до самого основания.

Но краски и следы от ниток кое-где сохранились на полысевшем фоне основы и проступали на ней, как кровь сквозь слои марли.

На этой марле Лика неожиданно увидела картину в целом — всю органику движения, весь ритм повторяющихся загогулинок, а главное — всю палитру приглушенных цветов.

Не столь ярких, какими были цвета на картинах, написанных маслом, а особых — «шерстяных», тех, которые образовывали на холсте совсем другую структуру.

Глубокую и загадочную.

Миссис Страйзен тоже остановилась, с удовольствием следя за взглядом гости.

— Это старинный гобелен с сюжетом, перенесенным с камня древних пиктов Cadboll. Слышали о таком?

Не отрывая взгляд от ковра, Лика покачала головой:

— Нет. Но это похоже на… письмо… Кто такие пикты?

— Браво! Еще никто не видел в этом сюжете письмо! — обрадовалась миссис Страйзен. — Вы первая! А пикты — прародители моего мужа из Северо-Восточной Шотландии. Они ставили вот такие вертикальные мегалиты как символы власти. Этот гобелен — а ему лет четыреста! — просто младенец по сравнению с оригиналом! Сам мегалит вырезан в шестисотом веке до нашей эры. Считается, что это так называемое кельтское плетение содержит информацию и является формой утерянной письменности.

Миссис Страйзен улыбнулась.

— Кто знает, может, здесь, — она кивнула на орнамент, — добавлено то важное…

Лика подошла вплотную к стене и осторожно, как слепая, изучающая лицо собеседника, положила пальцы на истертую часть ковра.

Миссис Страйзен с интересом наблюдала, как она осторожно касается пальцами затертых частей орнамента, как дорисовывает ими оборванные линии.

Это продолжалось не более минуты.

Затем Лика повернула к хозяйке взволнованное лицо.

— Вы прочли надпись? — иронично улыбнулась та.

— Кажется, я смогла бы восстановить утраченное… — тихо сказала Лика.

* * *

…Около месяца ушло на тщательное копирование узора.

Она ежедневно ходила в дом миссис Страйзен, садилась напротив гобелена за широкий дубовый стол и, глядя сквозь увеличительное стекло на фотографии, сделанные Джошуа в разных ракурсах, переносила рисунок на листы плотной бумаги.

После нескольких часов работы Железная Ворона собирала кипы отбракованных эскизов, не понимая, чем они плохи, и сетуя на расточительность.

Несмотря на это, кипы картона не выкидывала, а, аккуратно расправляя, относила в свою комнату.

И, когда обстоятельства не требовали от нее хлопот по хозяйству, долго рассматривала и сравнивала сто раз перерисованные орнаменты. Качала головой, цокала языком и не понимала, чем они плохи, если все — одинаковы. Но молодая женщина, которая неожиданно прибилась к их дому, приходила снова и снова, и через нее приходилось ломать четкий график завтраков и обедов. Ведь Мели ни в коем случае не соглашалась есть в одиночестве, как это было раньше. А вдвоем они совершали невероятные нарушения режима с многочисленными перекусами, что совершенно не устраивало несчастную Ворону.

Успокоение в душу вносил разве что мистер Маклейн, который приходил за женой как раз ко времени ужина, — и тогда обе дамы и господин наконец садились за стол как положено.

Несмотря на недовольство нарушением режима, Вороне все же пришлось признать, что с приходом «девочки» в доме воцарилась иллюзия семейной идиллии.

Девочка — рисует, влезши с ногами в кресло, хозяйка — вяжет салфетку (которую бросила вязать лет тридцать назад!) или просто молча наблюдает за работой. И каждая вещь в доме — дышит, оживает, обретает смысл.

Все почти так, как тогда, когда здесь жили дети — дочь и сын хозяйки.

Теперь они наезжают раз в год.

А девочка приходит каждый день!

И хозяйка повеселела!

Даже начала припудривать щеки. А к приходу мистера Маклейна даже подкрашивала губы своей любимой морковной помадой.

А она, эта новая девочка, не боится Железной Вороны.

Не брезгует расцеловать в морщины.

Пусть уже ходит…

…Когда Лика коснулась шероховатой поверхности старинного гобелена, ей показалось, что в кончики пальцев ударил электрический ток и мгновенно миллионами нервных окончаний разбежался по всему телу.

Будто с оживления пальцев началось оживление всего организма.

Пальцы дали толчок зрению — и она снова увидела мир в красках.

Но на этот раз он изменил фактуру — свет и тени стали более мягкими, приглушенными, более уютными, как шерстяной орнамент на ковре. Переплетение спиралей напоминало сосуды. И ей — безумно, до жара в желудке! — захотелось воспроизвести орнамент и всю картину в целом.

Но если перерисовать его показалось интересным и привычным занятием, то решение воплотить эскиз в «шерстяной» жизни повлекло за собой необходимость иметь новые знания, о которых она могла только догадываться. Ведь она никогда не рисовала нитками!

Джошуа пришлось заказать кучу книг.

И она ушла в изучение технологий ткачества, как в путешествие по миру и времени.

Ведь старое переиздание — «Книга ремесел», купленное во Франции, было датировано тысяча двести шестьдесят третьим годом. И стоило продажи части дедовского дома на Лангкави. Она этого не знала. А получив книгу, быстро чмокнула мужа в щеку и надолго растворилась в трущобах виллы.